— Да, но…
— Ты нарушила третий пункт девятого раздела договора.
— Ч-что? — Олеся облизывает губы и опускает кисточку на специальный поддон для краски.
— Девятый пункт нашего договора гласит, что без согласования с арендодателем арендатор не вправе вносить изменения в дизайн помещения.
— Серьезно?
— Угу. Там даже штраф за это предусмотрен, — улыбаюсь я. — А это что?
— Это табличка… Я планировала присверлить ее на дверь. Это… можно сделать без согласия с арендодателем? — выпускает коготки Олеся.
— Тебе вообще многое можно. Просто попроси…
Подхожу вплотную. Беру ее руку, испачканную краской, веду пальцем вверх, а сам наклоняюсь еще ниже и вдыхаю полными легкими пряный аромат ее тела, разгоряченного тренировкой.
— Не надо. Я ужасно грязная… и вообще.
— Грязная, говоришь? — веду носом по нежной коже на шее. Не знаю, в каком месте она грязная, мне все нравится. Очень. Так бы и съел. — Мы можем сходить в душ. Помнится, там было весело.
Олеся ежится, на ее коже появляются мурашки, и я завороженно наблюдаю за ними в режиме онлайн.
— Послушай, может, тебе кажется, что я сплю и вижу, когда ты почтишь меня своим присутствием, но на самом деле мне нужно закончить с этим всем, — все сильнее нервничая, Олеся обводит рукой, банки с краской, таблички и всякое барахло типа кистей и шпателей, разложенное по полу. Я тоже опускаю взгляд. Несколько секунд разглядываю раскинувшееся у ног безобразие и, немного поразмыслив, киваю:
— Без вопросов. Закончим. Но потом ты составишь мне компанию в бассейне. Ты хорошо плаваешь?
— Неплохо. Но в этой дисциплине вряд ли составлю тебе достойную конкуренцию. Ты же этого хочешь? Опять с кем-то посоревноваться?
— А ты хороший спортсмен?
— Некоторые считали, что да.
— Так почему же ты ушла из профессионального спорта?
Я почти уверен, что она промолчит. Но Олеся меня удивляет. Она пожимает плечами и замечает негромко, вновь наклоняясь за кисточкой:
— Не выдержала гонки. Сломалась. На самом деле было озвучено довольно много версий.
— А как все было на самом деле?
Олеся окунает кисточку в краску и широкими мазками начинает прорисовывать перья на крыльях, эскиз которых набросан на стене зала карандашом:
— Да так и было в принципе.
— Ты жалеешь?
— О том, что ушла? Нет. Скорее о том, что вообще этим всем занималась. У меня и детства-то не было нормального. Юности… С мальчиками, и теми не встречалась, — улыбается грустно она.
— Так ты теперь вроде как наверстываешь?
— Думай, как хочешь. Я не стану тебя переубеждать.
Кто ж знал, что все намного… Намного хуже? Уж точно не я. Иначе после, повесив эту гребаную табличку и не закончив с рисованием крыльев, ни за что бы не разложил ее прямо там. На сложенных в стопку ковриках для йоги. И не оттрахал бы до звезд перед глазами.