Мама только разводит руками.
– Но я-то что могу поделать, они всё время звонят! – И тянется к надрывающемуся аппарату. – Семейство Андерсон. О, привет! Да, конечно, секунду.
– Опять запястья и переломы? – обречённо стонет папа.
– Вообще-то нет, – отвечает мама. – Хедвиг, это тебя. Линда.
Хедвиг, сияя, бежит к телефону.
– Алло?
– Привет, ты не знаешь, кто придёт к нам в класс? – спрашивает Линда.
– Заменять учителя?
– Нет, кто этот новый ученик.
– Не знаю, а ты?
– Я тоже, но надеюсь, он не из города.
– Думаешь, нет?
– Не знаю. А если из города, устроим ему взбучку.
– Ага.
Городские дети неприятные. Они знают много такого, чего не знают деревенские, носят одежду, которую деревенские никогда не видели, и слушают музыку, которую в деревне никогда не слышали. Дети в деревне слушают только «тунг-гунг». «Тунг-гунг» – это музыка, под которую танцуют буги. В деревне. Не в городе.
Хотя вообще-то смешно, что Линда собирается устроить кому-то взбучку, потому что руки у неё толщиной с лук-порей.
– Думаешь, ты сможешь кого-то поколотить? – сомневается Хедвиг.
– Если захочу.
– Ясно.
– Однажды я поколотила своего двоюродного брата. Он из города.
– Какого двоюродного брата?
– Робина.
– Ему же всего четыре года!
Линда хихикает:
– Да, но знаешь, как он кричал!
И Линда торжественно клянётся, что, если новый ученик действительно окажется задавакой из города и будет выпендриваться, она лично даст ему по зубам.
– Посмотрим, – отвечает Хедвиг. – Пока.
– Подожди! Моя мама хотела поговорить с твоей.
– Ага. Мама, тебя Линдина мама.
Папа кивает: ну, что я говорил?
– Да, алло? – говорит мама. – Нет-нет, могу, ага. Загипсовали после обеда и около трёх отпустили.
Хедвиг грызёт нижнюю губу. За окном носятся Козочка и Розочка. Они то взбивают копытами бурые грядки, то, хорошенько разбежавшись, сшибаются лбами.
Каково это, интересно, прийти в совершенно новый класс, в совершенно новую школу? Где стены, быть может, вообще не жёлтые, а розовые! И где детей зовут не Линда, Пэр и Альфонс, а по-другому. Стеллан, например. И где у всех уже есть кто-то, с кем можно пойти на перемену, а ты вынуждена идти совсем одна. Бр-р, от этих мыслей мурашки ползут по спине.
– Да, ему было очень больно, так мне, во всяком случае, показалось, – говорит мама. – Счастливо, пока.
Папа решительно упирает руки в бока.
– Всё. В следующий раз, когда кто-то позвонит и станет расспрашивать про руку учителя, ты скажешь вежливо, но твёрдо: «Извини, но мне сейчас некогда об этом разговаривать, пока». И повесишь трубку.
– То есть теперь ты будешь решать, кому и как себя вести? – спрашивает мама.