Это не моя вина. Я вставила пятисторонний кусочек на место и мысленно проговорила слова, пытаясь найти в них правду.
Это не моя вина. Я спорила с ним, защищая Брук. Становилась на ее сторону. Отмечала всю их историю отношений и его необоснованную неуверенность в ней.
Это не моя вина. Может, у нее и правда случился сердечный приступ.
Я взяла бокал вина и сделала большой глоток, пару мгновений покатав мягкое мерло на языке, а потом позволила ему просочиться в горло.
С резким «динь-дон» прозвенел дверной звонок, и я повернулась на звук, а Клементина пронеслась мимо, прячась под диван.
* * *
На моем пороге стоял Роберт Кевин с букетом цветов в руках. Я, колеблясь, замерла в прихожей,
Было поздно, почти девять. Слишком поздно для неожиданного визита, несмотря на то что я в любое время была против них. Я могла бы просто прокрасться обратно за угол в темный коридор. Держаться подальше от окон в надежде, что он утратит интерес и отправится домой.
— Гвен, — он приложил руку к двери. — Я тебя вижу сквозь стекло.
Ну конечно. Я надеялась, что приглушенный свет не выдаст меня, но удача в последнее время не проявляла ко мне благосклонности. Проглотив ругательство, я отодвинула засов.
— Привет, Роберт, — сказала я коротко итак холодно, как только могла, учитывая, что в руках у него был букет розовых тюльпанов, а на лице отображались раскаяние и сожаление. Мне уже много лет не дарили цветов. Я взяла их и с трудом сдержалась, чтобы не зарыться в тюльпаны лицом, вдыхая аромат.
— Я знаю, что уже поздно, но мне нужно было извиниться.
С цветами в руках захлопнуть дверь было проблематично, поэтому я ответила своим самым непроницаемым тоном:
— Давай.
— Мне не стоило читать дело. Честно, без твоего ведома мне не стоило даже готовить завтрак. Извини.
Я проанализировала извинение и увидела в нем искренность. Более сильная женщина оспорила бы несколько ключевых моментов, отчитала бы за его действия, а потом сорвала бы бутоны и бросила их в лицо, но на улице царила прохлада, мои пижамные шорты были недостаточно теплыми, чтобы стоять в них в открытой двери, и я не могла проявлять жестокость к человеку, пережившему утрату ребенка.
— Ладно, — примирительно сказала я. — Спасибо за цветы.
Легкое принятие извинений его явно удивило, но он медленно кивнул, отступив от порога.
— Не за что. Мне правда жаль.
— Ага, — я оглядела его, освещаемого фонарем на крыльце. Он носил костюм, на этот раз не тройку, висевший на шее галстук был развязан, а верхняя пуговица рубашки — расстегнута. Если судить по внешнему виду, ему нужно было поесть и поспать, а я могла помочь ему только с одним.