Как будет выглядеть Артис, я пока не представляю. Его «послужной» список не особо радует. Данные о преступлениях несовершеннолетних закрыты, но, учитывая, что первый взрослый привод у него случился в шестнадцать лет, можно предположить, что там было что закрывать. Воспитывался органами опеки, мать, когда ненадолго выходила из тюрьмы, кочевала от сутенера к сутенеру. Нормальной жизни он не видел никогда. Достигнув совершеннолетия, в первый раз был арестован за попытку продажи наркотиков, а последним «достижением» стала попытка ограбления таксиста после вызова машины с ворованного телефона.
Единственное, что хоть как-то обнадеживает, — он никогда не применял насилия. Впрочем, это значит лишь то, что по этой статье его не обвиняли, поскольку в реальности обвинения предъявляются примерно по десяти процентам преступлений, совершенных закоренелыми бандитами. Каждый раз вспоминаются статьи и посты в соцсетях: «Единственное, что он сделал, это …» С другой стороны, работа правосудия строится на доказанных фактах, а не на наших подозрениях, и я не уверен, что наоборот было бы лучше.
Я запросил свидание с Артисом, сообщив ему, что я журналист, и не забыв положить пятьдесят долларов на его тюремный счет, с которого он мог покупать сигареты, чипсы и прочие мелочи, которые на свободе мы считаем всегда доступными. Когда он входит в помещение для свиданий, первое, что я вижу: пронзительные серые, практически серебряные глаза, взгляд которых сразу находит меня. Артис задирает подбородок и ухмыляется. Надзиратель указывает ему на место напротив меня, Артис плюхается на табурет и поднимает трубку.
— О, мой новый лучший друг! Ваше пожертвование в Фонд Реабилитации Артиса принято с благодарностью!
— Рад помочь, — отвечаю я. — Надеюсь получить за это налоговый вычет, а также компенсацию трех часов ожидания.
— О, примите наши извинения. В следующий раз я скажу персоналу поторопиться.
Я так и не определился с ожиданиями, но вот этот язвительный и жизнерадостный молодой человек им точно не соответствовал.
— Итак, вы готовы записать всю историю от моего лица?
Он думает, что я хочу расспросить его про ограбление таксиста.
— Нет.
Это застает его врасплох. Какую бы развесистую, заготовленную заранее историю он ни собирался выдать, внезапная констатация того, что она мне совершенно не интересна, заставляет его измениться в лице.
— Погодите-ка, разве вы не журналист, который хочет узнать, как все было на самом деле?
— Я соврал, — отвечаю я.
— Ну, и какого хрена ты тогда приперся? Если из прокуратуры — ничего у вас не выйдет.