Анархисты обнаружили фатальное непонимание законов революции и ее задач, когда пытались ограничиться своими профессиональными союзами, т.е. проникнутыми рутиной организациями мирного времени, игнорируя то, что происходило за пределами профессиональных союзов – в массах, в политических партиях и в аппарате государства. Если бы анархисты были революционерами, они прежде всего призвали бы к созданию советов, объединяющих представителей всех трудящихся города и деревни, в том числе и тех наиболее угнетенных слоев, которые никогда не входили в профессиональные союзы. В этих советах революционные рабочие, естественно, заняли бы господствующее положение. Сталинцы оказались бы ничтожным меньшинством, пролетариат убедился бы в своей несокрушимой силе. Аппарат буржуазного государства повис бы в воздухе. Понадобился бы один крепкий удар, чтобы этот аппарат рассыпался в прах. Социалистическая революция получила бы могущественный толчок. Французский пролетариат недолго позволил бы Леону Блюму блокировать пролетарскую революцию за Пиренеями. Вряд ли могла бы позволить себе такую роскошь и московская бюрократия. Самые трудные вопросы оказались бы решенными сами собою.
Взамен этого анархо-синдикалисты, пытавшиеся спрятаться от «политики» в синдикатах, оказались, к великому удивлению для всего мира и для самих себя, пятым колесом в телеге буржуазной демократии. Ненадолго: пятое колесо никому не нужно. После того, как Гарсиа Оливер и К° помогли Сталину и его соучастникам отнять власть у рабочих, анархисты сами оказались изгнаны из правительства Народного фронта. Они и тут не нашли ничего лучшего, как бежать за колесницей победителя и уверять его в своей преданности. Страх мелкого буржуа перед крупным буржуа, мелкого бюрократа перед крупным бюрократом они прикрывали плаксивыми речами о святости единого фронта (жертвы с палачом) и о недопустимости всякой диктатуры, в том числе и их собственной. «Ведь мы могли взять власть в июле 1936 года»… «Ведь мы могли взять власть в мае 1937 года»… Анархисты умоляли Негрина – Сталина признать и вознаградить их измену революции. Отвратительная картина!
Одно это самооправдание: «мы не захватили власть не потому, что не могли, а потому, что не хотели, потому что мы против всякой диктатуры» и пр., заключает в себе бесповоротное осуждение анархизма как насквозь антиреволюционной доктрины. Отказываться от завоевания власти значит добровольно предоставлять власть тем, кто ее имеет, т.е. эксплуататорам. Суть всякой революции состояла и состоит в том, что она ставит у власти новый класс и тем дает ему возможность осуществить свою программу. Нельзя вести войну, не желая победы. Нельзя вести массы на восстание, не готовясь завоевать власть. Никто не мог бы помешать анархистам установить после захвата власти такой режим, который они считают нужным, если допустить, конечно, что их программа осуществима. Но анархистские вожди сами потеряли веру в это. Они спрятались от власти не потому, что они против «всякой диктатуры» – на деле они, ворча и хныча, поддерживали и поддерживают диктатуру Негрина – Сталина, – а потому, что они полностью растеряли свои принципы и мужество, если они вообще когда-либо обладали ими. Они боялись. Они боялись всего: «изоляции», «интервенции», «фашизма». Они боялись Сталина. Они боялись Негрина. Они боялись Франции и Англии. Больше всего эти фразеры боялись революционных масс.