. Выходит, что даже «святая правда» – не самоцель. Над ней существуют более повелительные критерии, которые, как показывает анализ, носят классовый характер.
Борьба на жизнь и смерть немыслима без военной хитрости, другими словами, безо лжи и обмана. Могут ли немецкие пролетарии не обманывать полицию Гитлера? Или, может быть, советские большевики поступают «безнравственно», обманывая ГПУ? Каждый благочестивый буржуа аплодирует ловкости полицейского, которому удается при помощи хитрости захватить опасного гангстера. Неужели же военная хитрость недопустима, когда дело идет о том, чтоб опрокинуть гангстеров империализма?
Норман Томас говорит о той «странной коммунистической аморальности, для которой ничто не имеет значения, кроме партии и ее власти» («that strange Communist amorality in which nothing matters but the Party and its power». – «Socialist Call», March 12, 1938, p. 5). Томас валит при этом в одну кучу нынешний Коминтерн, т.е. заговор кремлевской бюрократии против рабочего класса, с большевистской партией, которая представляла собою заговор передовых рабочих против буржуазии. Это насквозь нечестное отождествление достаточно уже разоблачено выше. Сталинизм только прикрывается культом партии; на самом деле он ее разрушает и топчет в грязь. Верно, однако, то, что для большевика партия – всё. Салонного социалиста Томаса удивляет и отталкивает подобное отношение революционера к революции, ибо сам он – только буржуа с социалистическим «идеалом». В глазах Томаса и ему подобных партия – подсобный инструмент для избирательных и иных комбинаций, не больше. Его личная жизнь, интересы, связи, критерии морали – вне партии. Он с враждебным изумлением глядит на большевика, для которого партия – орудие революционной перестройки общества, в том числе и его морали. У революционного марксиста не может быть противоречия между личной моралью и интересами партии, ибо партия охватывает в его сознании самые высокие задачи и цели человечества. Наивно думать, что у Томаса более высокое понятие о морали, чем у марксистов. У него просто более низменное понятие о партии.
«Все, что возникает, достойно гибели», – говорит диалектик Гёте. Гибель большевистской партии – эпизод мировой реакции – не умаляет, однако, ее всемирно-исторического значения. В период своего революционного восхождения, т.е. когда она действительно представляла пролетарский авангард, она была самой честной партией в истории. Где могла, она, разумеется, обманывала классовых врагов; зато она говорила трудящимся правду, всю правду и только правду. Только благодаря этому она завоевала их доверие в такой мере, как никакая другая партия в мире.