Я закатываю глаза и на пару секунд оставляю его в покое. Качаюсь на стуле.
Скрип-скрип.
Скрип-скрип.
Не знаю, что еще делать. После того, как Валентину вызвали «скорую», Леонидас раз пятьдесят звонил моему бате. Батя трубку, конечно, не брал, и, в итоге, я тут третий час буквально дохну со скуки.
Скрип-скрип.
— А вы будете сторожить меня каждую минуту? — Леонидас не отвечает, и я добавляю, как бы между делом: — Иногда у отца командировки с месяц, и ловит не везде.
— Жизнь — боль.
— Он пашет, как пчёлка, чтобы у нас были хоть какие-то деньги. Пашет много. У него и так хватает дел, кроме разговоров с классным руководителем. Почему не решить все вопросы со мной?
— Если гимназист ломает пол, он не в состоянии отвечать за свои поступки.
— Я вообще-то был не один.
— С отцом Николаем… это отдельный разго…
Окончание фразы обрывает низкий гул. Леонидас охлопывает стол, выгребает из-под бланков свою раскладушку и удивлённо смотрит на экран.
— Ал… ло?..
Я холодею при мысли, что это батя наконец перезвонил Леонидасу, но голос из динамика раздаётся детский, девчачий, и на лице Леонидаса отражается растерянность.
— Катя? Катя, послушай…
Он молчит секунд десять, затем отводит сотовый от уха и удивлённо смотрит на экран.
В глазах проступает раздражение, губы складываются в прямую линию.
Леонидас тыкает в телефон и с минуту дожидается ответа.
— Не смей отнимать у неё трубку! Я имею право говорить со своей дочерью! И если ты…
Он замолкает на полуслове и опять рассматривает экран — бешено, зло.
— Стерва!
Сотовый шлёпается на стопку диагностик, и мне вспоминаются слова Валентина: что-то о семье Леонидаса. Не то развод, не то разъезд, не то…
— Стерва!!! — ещё громче повторяет Леонидас, хватает мобильный вновь и выходит из класса. Занавески поднимаются синим парусом, мои щиколотки обдаёт ледяной сквозняк. Полупрозрачные портреты химиков под потолком постукивают друг о друга, и вскоре из коридора долетают рикошеты телефонной ругани: «Катя», «развод», «пустынь», «школа».
Минут пять спустя Леонидас возвращается и молча бухается за стол. Лицо пылает всеми оттенками красного, глаза блестят.
— Значит, твой отец часто не бывает дома? — спрашивает он с вызовом.
— Ну, с нами живут его девушки.
— Если твой отец подолгу не дома, это не нормально. Дети должны быть с родителями. С обоими родителям. Дети должны говорить с обоими родителями. Если этого нет…
— Слушайте, я достаточно взрослый, чтобы…
— Сомневаюсь.
— …время от времени, скажем, жить одному или… э-эм, с новой пассией отца. Или со старой. Не знаете, когда их уже считать старыми? Не в смысле возраста, а в смысле новизны?