ни начала, ни основы. Но и в этом случае капиталистическая религия показывает свою паразитическую зависимость от христианской теологии.
В качестве парадигмы капиталистической анархии здесь выступает христология. В IV–VI веках Церковь была глубочайшим образом расколота спорами об арианстве, в эти непримиримые споры был вовлечён весь восточный христианский мир, включая императора. Проблема касалась archè, первоначала Бога-Сына. Как Арий, так и его оппоненты сходились в том, что Бог-Сын произошёл от Бога-Отца, и случилось это «прежде всех веков» (ср. “pro chronon aionion” у Ария, “pro panton ton aionon” у Евсевия Кесарийского). Арий уточнял также, что Бог-Сын появился achronos, вне времени. Проблема здесь состояла не столько в хронологическом предшествовании (времени ещё не существовало) и не только в иерархии («первенство» Бога-Отца над Богом-Сыном разделялось и многими антиарианцами); речь шла скорее о том, чтобы решить: Бог-Сын – то есть слово и действие Божье – происходит от Бога-Отца или же, как и Он сам, не имеет начала, anarchos, ни от кого не происходит.
Текстологический анализ рукописей Ария и его противников в самом деле показывает, что ключевым термином этой полемики является именно anarchos (без-начала, без archè, в том двойственном смысле, который имеется в греческом: основы и начала).
Арий утверждал, что в то время как Бог-Отец абсолютно «анархичен», Бог-Сын имеет начало (en archei), но не «анархичен» поскольку имеет Бога-Отца в своей основе.
Епископы, собранные императором Констанцием на Сардикийском соборе (343 год), недвусмысленно опровергли этот еретический тезис, который давал Слову прочную основу в Боге-Отце, и подтвердили, что Бог-Сын столь же «анархичен» и как таковой «абсолютно, безначально, бесконечно (“pantote, anarchos kai ateleutetos”) царствует вместе с Отцом»>16.
Почему же этот спор, если абстрагироваться от всех его византийских тонкостей, представляется мне таким важным? Потому что с того момента, как Бог-Сын назван Словом и Действием Бога-Отца и даже, точнее, главным актором «экономики» спасения, то есть божественного управления миром, центральным вопросом становится «анархичность», то есть безначальность, – языка, действия и управления. Капитализм наследует, секуляризует и доводит до крайности анархический характер христологии. Без понимания этого исходного анархического вектора христологии невозможно понять ни последующее историческое развитие христианской теологии (с её скрытым атеологическим креном), ни историю западной философии и политики: с их дистанцией между онтологией и праксисом, между бытием и действием, и как следствие – с акцентом на воле и свободе. Анархическая природа Христа означает, в конечном счёте, что в современном Западном мире язык, праксис и экономика не имеют основы в бытии.