…Таддарет
Ахферга
Вавзрек
Аль-Хумса
Туг-Эль-Хир
Тазлида
Тнин-Тгуга
Тамсут
Тагмут,
Имамарн,
Тазудаут,
Талакджут
Ларба,
Тизи-Н-Аль-Кади…
В то время я слишком мало знал о родине Хамму, как, впрочем, и о своей, и поэтому не мог полностью понять природу наших разногласий. Дикие ландшафты вызывают благоговейный трепет у евроамериканцев – потомков безжалостных завоевателей, выросших на континенте, богатом природными ресурсами, – потому что на протяжении многих поколений мы использовали все наши богатства и технологии для того, чтобы отгородиться от опасностей дикой природы. Берберы находились под колониальным управлением и не испытали разрушительных последствий индустриализма, поэтому им не пришлось восстанавливать природу и потом заново в нее влюбляться. «Они не воспринимают ее в качестве зоны отдыха, – сказал мне Майкл Пейрон, приглашенный профессор университета Аль-Ахавайн и специалист по берберской поэзии. – Они воспринимают ее в качестве своего дома, они видят в ней вызов и, сейчас, конечно, они видят в ней место, которое помогает зарабатывать деньги». Пейрон добавил, что многие берберы регулярно поднимаются на горные вершины, чтобы совершить жертвоприношения или посетить могилы мусульманских святых. Хамму однажды сказал, что, когда ему становится особенно плохо на душе, он поднимается на высокую вершину, чтобы на фоне созданных Аллахом необъятных просторов его личные проблемы не казались ему слишком сложными. Любить ландшафты можно по-разному.
В конечном счете нам с Хамму недоставало не контакта, а общего контекста. Рифт между двумя людьми поначалу может казаться таким же непреодолимым, как пространство между двумя вершинами. Однако заглянув в пропасть и пронзив взором мощные культурные и технологические пласты, мы увидим на дне точку, с которой можно начать восхождение на любую вершину. Как сказал старый судья: «Давным-давно мы все пришли из одного места». Потом люди разошлись от этих общих истоков по всей планете. Они приспосабливались к своим землям и друг к другу, расходились и сходились, разъединялись и воссоединялись, становились чужими и заново знакомились.
* * *
Вспоминая спустя годы ту поездку, я всегда прокручиваю в голове один особенно примечательный эпизод. Это был последний день нашего долгого марша по долине Сус в сторону Таруданта. Мы шли по широкой грунтовой дороге, вдоль которой тянулись редкие рощицы фруктовых деревьев. Я шел за Хамму, а Асселуф – за мной. Я полностью погрузился в свои мысли и не сразу услышал удивленный вскрик Асселуф. Мы с Хамму остановились и обернулись. Она снова что-то крикнула и указала на ничем не примечательную рощу. Мы проследили взглядом за ее указательным пальцем и увидели на одном из аргановых деревьев козу. Она каким-то чудом забралась на самые верхние ветви дерева, которые находились футах в пятнадцати от земли, и тянулась губами к похожим на оливки плодам, растущим на самой дальней ветке.