Я часто вспоминал старое стихотворение, которое однажды прочитал. Его написал отшельник Ханьшань, который жил в горах в древнем Китае.
Поднимаюсь по тропе Холодной Горы,
А тропа уходит все выше и выше.
Ущелье зажато осыпями и валунами,
Широкий ручей, туманом размытые травы.
Мокрый мох, даже когда нет дождя,
Сосны поют, даже когда нет ветра.
Кто сумеет порвать путы мира
И воссядет со мной среди облаков
[23]?
Ханьшань родился и вырос в большом городе. Его готовили к жизни придворного дипломата, но в тридцать лет он покинул дом и прошел полторы тысячи километров на восток, к пещере на склоне Холодной горы, где прожил до самой смерти, сочиняя стихи и «бродя на свободе». Обосновавшись там, он взял себе имя горы: Хань-шань – это прозвище, которое в переводе значит «Холодная гора». Ему не нужно было многое: его подушкой стал «валун», а одеялом – «синее небо». Он писал, что хочет, чтобы новая жизнь позволила ему лечь в холодный и чистый ручей, чтобы промыть себе уши.
Впоследствии Ханьшань стал одним из самых любимых поэтов Китая и героем бродяг и скитальцев со всего мира. В его стихах часто противопоставляются дороги городской жизни, от которых он бежал, и узкие горные тропы, к которым он стремился. Буддисты и последователи даосизма давно использовали метафору пути при описании своей философии, но дао и дхарма представали широкими дорогами, где найдется место каждому. Ханьшань отошел от этой традиции: он считал, что образ жизни может стать слишком типичным, а тропа – оказаться слишком людной или нахоженной. Он призывал читателей «свернуть с пыльной колеи», чтобы найти «тропинки с едва примятой травой». Тысячу лет спустя на другом краю света Торо установил такую же метафорическую связь: «Поверхность земли мягка и легко принимает отпечатки человеческих ног; так обстоит и с путями, которыми движется человеческий ум. Как же разъезжены и пыльны должны быть столбовые дороги мира – как глубоки на них колеи традиций и привычных условностей!»[24]
Я понял, что оба мыслителя описывали феномен прокладки троп, знакомый всем живым существам: одна гусеница находит новый лист, и десять других ползут вслед за ней. Когда появляется одиннадцатая, от листа остается один скелет, поэтому голодная гусеница ползет дальше в другом направлении. Тот же принцип применим к муравьям-фуражирам и скоту на пастбищах, к модным поветриям и рынкам акций, к загруженным дорогам и исхоженным тропам. Отправившись в «дикую тьму» Тяньтайских гор, Ханьшань нашел место, свободное от удушающих условностей, где он смог вести приятную простую жизнь.