Я попытался спрятать руки за спину, чтобы сохранить остатки силы. Больше всего на свете я не хотел ею делиться. Но у меня ничего не получалось. Я висел как бесполезная кукла и принимал заслуженное наказание.
Хоть я пытался сражаться, я не справился. Вскоре тени своими когтями исполосовали мои ладони вдоль и поперёк. Я кричал и просил их не делать этого. Но они оставались глухи к моим воззваниям. Все вместе они смеялись надо мной. А затем, когда обессиливший я перестал сопротивляться, окончательно лишившись сил, тени вновь зашушукались. Хоть теперь я был им неинтересен, они решили не оставлять меня в одиночестве. Они решили, что я заслуживаю более страшной участи — кануть в небытие.
Острые когти принялись остервенело рвать моё тело. Рубили и кромсали. Секли мои ноги и руки. Отрезали пальцы, уши, нос. Тени были полны решимости не оставить на мне ни единого живого клочка. И финальным аккордом моих страданий стал страшный удар в шею. Я на физическом уровне ощутил, как от шеи отделяется голова.
* * *
Я открыл глаза и вместо яркого света увидел темноту. Я хотел было закричать, но не смог — горло пересохло настолько, что я не смог выдавить ни звука. Стараясь не поддаваться панике и осторожно вращая глазами, я начал исследовать территорию. Взгляд упёрся в расшитый красной тканью знакомый потолок. В течение долгих суток, засыпая в карете, я видел его неоднократно.
Страх немного рассеялся, когда я понял, где нахожусь. Дыхание стало более спокойным. Я скосил глаза влево и увидел шторку на окне. Окно было закрыто лишь наполовину, оставляя пространство для свежего воздуха и знакомых звуков. Тёплый вечерний воздух проникал в карету в сопровождении каркающих криков сирея и потрескивающего костра. Где-то рядом обустраивали стоянку и переговаривались люди.
Машинально я вытер потный лоб. Протёр глаза и испуганно уставился на ладонь. Света, пробивающегося сквозь щель между окошком и шторкой, оказалось достаточно, чтобы я рассмотрел метки. Они были со мной. Никто с мясом их из меня не вырвал.
Я облегчённо вздохнул и только сейчас заметил, что из кареты удалены скамейки. Те самые, на которых ранее гнездился я, пытаясь заснуть. В жуткой тесноте, практически впритык ко мне, лежал ещё кто-то. Лежало человеческое тело. Я приподнялся на локте и впился взглядом в знакомое лицо. Это был Вилибальд. Его укутали в тёплый плащ и положили под голову подобие подушки. Увидев лицо белее мела, я уже, было, испугался, что бедняга не выдержал моей импровизации и всё же скончался. Но я ошибся: его грудь мерно вздымалась, и в общей тишине было очень хорошо слышно, как он дышит через нос. Несмотря на кажущуюся бледность лица в темноте, Вилибальд всё ещё был жив.