— Здесь разделочный зал снизу. Они там. Я слышал, как об этом говорили… Нельзя останавливаться, — позвал григстанин. Соул кивнул и ободряюще потрепал по плечу ослабевшего товарища. Картограф мотнул головой, наверное, побоялся, как бы голос не задрожал и не выдал то, что на сердце. Надо контролировать себя. Волю слабости можно будет дать лишь по возвращении. Иначе завалят всю операцию, представляющую из себя сплошной набор бредовых авантюр.
* * *
Старательно приведя себя в порядок, Ндуву придирчиво окинул собственное отражение. Удалось привести облик к благопристойному. Нудно, горько и больно… Как бы то ни было, а всё-таки они годы жили под одной кровлей… Впрочем… Если бы Силион не родилась, то его судьба сложилась бы иначе! А рядом теперь сидел бы на любимом раскладном кресле Дор! Единственный, кто не предавал никогда… Тот, кто знал всю горечь страдания по утраченному положению старшего и любимого сына. Ведь отец любил своих сыновей когда-то! Когда-то… В то туманное время, которое и память-то уже едва хранит… Когда существовала ещё семья Окналзски. И не приходилось натягивать уважительную мину при дочери животного, оказавшейся ни с того ни с сего нужнее и важнее мальчиков. И именно она посмела прервать жизнь брата! Именно она! С губ слетело недостойное положения ругательство, сменившееся грубыми проклятьями. Расквитается за всё! Пусть не вернуть расположения отошедшего в иной мир предателя-отца, пусть немного ветреный и недальновидный Дор больше не поднимет настроения, обронив детски-невинную шутку… Но за все утраты, за все предательства и ограничения, пришедшие в жизнь Ндуву когда-то, ответит надменная девчонка-полукровка! И плевать, что за спиной шепчутся недоброжелатели, будто у него не сердце, а маятник. Он будет наслаждаться её страданием, её болью. Научит, каково терять близкого. Ведь не равнодушна же к самцу полуживотному, чем-то заинтересовавшему князя (лишь сам многоуважаемый Фунал осведомлён о причине собственного навязчивого стремления к грубому примитивному существу, чем-то вызвавшему высокопоставленное внимание к собственной персоне). И вновь ослепила жажда рвать на части, тонуть в море воплей и мыть пальцы в алой тёплой субстанции, освобождённой от уз вен… Жажда мщения не оставила и тени рассудительности, убив даже намёки на сострадание.
Осилзского привели первым. Приковали к стене напротив широкого стола с инструментами для развлечений барона Руали и вскоре затем втолкнули Силион, пребывающую в смятении. Пленница неподвижно стояла, пока конвоиры затягивали ремни на тонких запястьях. Возникает иллюзия: даже дышать боится. Но вот пришёл Ндуву, предусмотрительно одетый в чёрную кожаную одежду, чтобы не пачкать особо любимые им тонкие кружева светлых рубашек. И они остались втроём. Воцарилась томительная тягучая тишина, нарушаемая потрескиванием огня в открытом очаге. Высокородный палач раздумывает над чем-то, исследуя пленных, остановился на человеке.