— А то, как я топиться пошла? Тоже видели? — чужим голосом процедила неудавшаяся самоубийца. Фуи всё ещё трясётся у неё под ногами, стараясь прийти в себя. Маленькая — совсем ребёнок. И по-прежнему не хочет ничего говорить. Или не может от страха? Чувство стыда перед ней постепенно перерастает в вину перед собственными детьми, заменившую лихорадку душевной боли. Опьянение чудовищным стремлением проходит, оставляя слабость и горечь неисправимости утраты. Утомлённо села на кочку, приходя в себя. Лаури застенчиво протянул мокрой малышке свой тёплый плащ, заметив, как посинели её губы от холода. Откуда-то протолкался Риул и потерянно застыл, когда Одда поднялась, собираясь накинуть на себя одежду.
— Лучше б просохнуть на солнце вначале… А то только намочишь… Пошли на открытое место! — предложил он, но споткнулся на её точёной фигурке — мокрая ткань прилипла к коже, подчёркивая женственность изгибов. Прикусил губу, чтобы не сказать чего-нибудь неуместного.
— А Шоу бы только позубоскалить! В мокром смотрится красивше? — хохотнула Тана рядом, уловив его замешательство, и попыталась отжать воду из белобрысых кудрей спасшейся. Варга дёрнула Раушу за рукав и отрицательно покрутила головой, придерживая попытку очередной насмешки над ветераном.
— Нет! Я… Да что вы, в самом деле! — пробурчал боец и поспешил ретироваться подальше, чтобы не конфузить излишним вниманием, с которым бороться стало отнюдь не так-то и легко. Невзначай натолкнулся на растерянно наблюдавшего за ним Тални. Юноша промолчал, но что-то отметил в уме на будущее. Опекун обречённо закатил глаза, развернулся и удалился. Однако увиденное всё не покидает, приятно лаская память и заставляя кровь приливать к скулам и радоваться: его голодные грёзы никто не сумеет узреть. Дитя Леса озадаченно залез на дерево и, буквально растворившись в ветвях, принялся изучать красавицу-оттоира, ухитрившуюся вывести из равновесия наставника. В мгновения недопонимания происходящего словно бы вновь превращается в дикого зверька, ютившегося в непроходимой чаще некогда для спасения своей жизни. А нынче и вовсе увяз в расшифровке несвойственных защитнику реакций.
* * *
Это оказалась довольно большая деревня. Около тридцати проверенных временем небольших срубов, крытых тростником из Малоокки. Правда, семь домов стоят пустыми — их жители давно уже перебрались в Сопротивление, воспользовавшись шансом укрыться у вооружённых бойцов вскоре после того, как уничтожили Тову. И всё же большинство населения осталось на насиженных местах. Веками привыкшие никуда не путешествовать, они не смирились с мыслью о необходимости покидать родные пенаты ради сомнительной судьбы воинов. Существование здесь куда привлекательнее! Бросить возделанную землю — едва ли не равно преступлению. А беглецов до сих пор поминают с насмешкой и долей презрения, хоть и беззлобного.