— Думмкопф! — заорал Брюквер. — Шнелле! А то нам снофа стреляйт!
Я мельком глянул в окно и увидел выворачивающий с улицы грузовик. Да уж, и правда надо пошевеливаться! Подскочил к соседнему окну, дотянулся до металлической запятой, щелк! Готово! Теперь следующую…
Ослепительная молния разломила небеса, от раската грома заложило уши. Пальцы соскальзывали с последней «запятой», порыв ветра дергал наше несчастный дирижабль, грозя вырвать крепление. Щелк! Получилось!
Я уцепился за все, до чего дотянулся руками и ногами, земля стремительно стала отдаляться, вращаясь, как карусель.
Сверкнула еще одна молния.
Сквозь шум дождя я скорее почувствовал, чем услышал, как заурчал мотор. Впрочем, остальные наблюдения были смазаны дикой совершенно тряской. В окне то мелькала земля, геометрически расчерченная улицами и дорогами, то клубящиеся черные тучи.
Было странно, что на этом взлете никто из нас не вылетел в окно. Гиена упирался ногами в два разных кресла, а руками в потолок. Бюрократ распластался морской звездой на полу — обеими руками держался за привинченные к полу ножки кресел, правая нога коленом упиралась в столб-опору, левая дергалась в поисках еще одной точки стабильности. Натаху, как и меня, взлет застиг у окна. Она уцепилась за скобу сбоку и уперлась спиной в раму. Ее огненная коса развевалась на ветру как вымпел.
Как Брюкверу удавалось усидеть в кресле пилота было совершенно неясно. Впрочем, он мог успеть пристегнуться, пока мы возились с гайдропами.
Он держал штурвал, который, кажется, никак вообще не влиял на наше хаотичное движение, и громко пел песню на немецком языке.
Я посмотрел вниз. Ветром нас оттащило куда-то в сторону. Где там было летное поле, с которого мы поднялись, я уже не видел. Пока, Новониколаевск! Рыбацкие в мохнатых шапках, Беки на грузовике и Юрий Матонин!
Фиг знает, долетим ли мы до Томска, или наш цеппелин расхреначит в щепки ближайший разряд молнии, увидимся мы в любом случае, нескоро.
Летучая лодка нырнула в густую пелену облаков. Нас перестало мотылять из стороны в сторону, но отпускать точки опоры все еще не хотелось. Тем более, что теперь не было видно вообще ничего. А еще стало заметно холоднее.
Брюквер отпустил штурвал и поднял руки над головой. Его пальцы начали какой-то сложный танец. И ритм песни сменился на речитатив или что-то подобное.
Ах вот в чем дело…
Магия-шмагия.
Гулявший по гондоле ветер затих в один момент. Нас совсем перестало качать. Едва заметное свечение возникло на какую-то долю секунды вокруг кресел, штурвала, стоек и канатов, и сразу же исчезло.