Мне досталась рыжая кобыла по прозвищу Солнце. Епифан вручил мне повод, предупредив, что дама она норовистая, так что глаз да глаз за ней нужен. Я погладил ее по огненной морде, она скосила на меня лукавый глаз и боднула в плечо. Вроде как, это хороший знак…
Натаха взлетела в седло здоровенного черного Рамзеса, выражением морды и общими повадками похожего на тиранозавра, а Гиене достался пестрый бело-серый мерин по прозвищу Пятнашка. Кажется, такая масть как-то называлась, но в этом вопросе я никогда не был особенно силен.
Первое время мы ехали молча. Я просто следовал за черной лоснящейся задницей коня Натахи. Все мое внимание уходило на то, чтобы не дать рыжему Солнцу отвлекаться, чтобы схрупать куст вкусной медуницы или задрать хвост и пуститься в рысь вообще в какую-нибудь другую сторону. Но через час дороги и я, и Бюрократ попривыкли к этим транспортным средствам, и неспешная дорога по холмам с перелесками даже начала доставлять удовольствие. Солнышко припекало, птички пели. Красота…
Я притормозил свою кобылку и поравнялся с мерином Бюрократа.
— Так это получается, что Россия не принимала участия в первой мировой? — спросил я, вспомнив ночной разговор.
— Первой мировой чем? — нахмурился Бюрократ. — Промышленной выставке? Я не настолько знаток, но вроде принимала. Это же еще в девятнадцатом веке было… Или вы про первую научную конференцию?
— Да нет же! — сказал я. — Первая мировая война. Ну, Сараево, Франц-Фердинанд и все такое…
— Не понимаю, о чем вы говорите… — взгляд Бюрократа стал беспомощным. — Нет, в двадцатом веке, конечно, были войны… Гражданская, в Австро-Венгрии, она целых пять лет шла, но мировой ее никогда никто не называл. Война судомоек, в пятидесятых… Соединенные Штаты три раза с Мексикой воевали.
— А Гитлера у вас тоже не было? — спросил я. Надо же, похоже, здесь история двадцатого века катилась по совершенно другим рельсам. Без мировых войн. Может, поэтому все и выглядит таким… архаичным? Считается, что война — один из самых мощных двигателей прогресса. А если все жили в относительном покое, то и развитие техники шло медленее.
— Гитлера? — Бюрократ потер переносицу. — Это какой-то немец?
— Ладно, проехали, — я хохотнул. — Как-нибудь в более спокойной обстановке надо будет сравнить, в каких пунктах наша с вами история совпадает, а в каких отличается.
— Да, это было бы чрезвычайно интересно, — сказал Бюрократ, без особого, впрочем, энтузиазма.
Дорога до Кольцово заняла у нас около четырех часов. Часть пути мы ехали вдоль реки, потом пересекли старое железнодорожное полотно, а потом внезапно начался поселок. Без всякого перехода, вроде огородов и вспаханных полей. Он здорово отличался от Новониколаевска. Дома здесь стояли ровнехонькими рядами, вид имели квадратный, серый и скучноватый. Почему-то я был уверен, что Кольцово — это такая же деревня, как, например, Матвеевка, рядом с которой обосновался со своей базой Матонин, или Нижняя Ельцовка, где обитал Епифан. Но нет, ничего такого. Вид Кольцово был моему глазу и привычен, и нет. Так в моем мире выглядел, например, Сосновый Бор под Питером. Город, специально построенный для сотрудников АЭС.