Кардинал встает, открывает дверь и кричит замершим в ожидании слугам:
– Вишен! Как нет вишен?! Апрель, говорите? Придется мне задабривать гостя чем-нибудь другим. – Вздыхает. – Несите что есть. Впрочем, ему все будет не по вкусу. Почему мне так плохо служат?
Весь дом приходит в движение: несут еду, вино, еще дров в камин. Слуга, сочувственно бормоча, стаскивает с него мокрый плащ. Вся кардинальская челядь такова: домовитая, бесшумная, привыкшая к шутливым попрекам хозяина. Всех посетителей встречают с тем же радушием. Хоть десять раз кряду навещай его милость каждую ночь и сиди букой – все равно тебя примут как дорогого гостя.
Слуги отступают к двери.
– Что еще вам угодно? – спрашивает кардинал.
– Чтобы вышло солнце.
– Так поздно? Вы требуете от меня почти невозможного.
– Сгодится и рассвет.
Кардинал поворачивается к слугам и произносит серьезно:
– Этой просьбой гостя я займусь сам.
Они что-то так же серьезно бормочут в ответ и удаляются.
Кардинал сцепляет руки. Вздыхает низко, рокочуще, одновременно растягивая губы в улыбке, словно леопард, укладывающийся полежать на припеке. Смотрит на своего поверенного. Поверенный смотрит на кардинала. В свои пятьдесят пять тот все так же хорош собой, как в пору расцвета. Сегодня его милость не в обычной багряной мантии, а в темно-лиловой, как смиренный епископ. Рост впечатляет. Живот, который куда больше пристал бы человеку менее подвижному, – просто еще одна деталь общего великолепия; на этом животе кардинал часто складывает большие, белые, унизанные кольцами руки. Большая голова – явно созданная Богом для папской тиары – прекрасно сидит на широких плечах, отягощенных (но не в данную минуту) цепью лорд-канцлера. Медоточивым тоном, известным отсюда до Вены, кардинал произносит:
– Ну, рассказывайте, как там в Йоркшире.
– Грязно. – Он садится. – Погода. Жители. Манеры. Нравы.
– Что ж, полагаю, вы обратили свои жалобы по адресу. Хотя насчет погоды я с Господом уже побеседовал.
– Да, и еда. Пять миль от моря, а свежей рыбы не сыщешь.
– А лимонов, надо думать, тем более. Что же они едят?
– Лондонцев, когда могут поймать. В жизни не видел таких дикарей. Уроды низколобые, а гонору… Живут в пещерах, но считаются в этих краях дворянством.
Кардиналу – архиепископу Йоркскому – все недосуг посетить свою епархию, отсюда и расспросы.
– Что до дел вашей милости…
– Я весь внимание.
Слушая, кардинал сосредоточенно морщит лоб. Иногда записывает цифры. Потом отхлебывает очень хорошего вина и, помолчав, спрашивает:
– Томас, что вы там учинили, непотребный слуга? Обрюхатили аббатису? Двух, трех аббатис? Попробую-ка угадать. Подожгли Уитби, просто для смеха?