– Спросите его, о чем он, во имя Господа, думает. Спросите, он что, считает это умно: оставить жену без поддержки, сына – без совета, дочерей – без защиты, и всех нас – во власти такого человека, как Томас Кромвель?
– Ну вот, и вам досталось, – с тихой полуулыбкой произносит Мэг, беря его руки в свои. – Мой отец очень тепло о вас отзывался. О вашей учтивости и вашей резкости, которую считает не менее для себя лестной. Он говорит, что надеется, вы его понимаете. Как он понимает вас.
– Мэг! Вы в силах посмотреть мне в глаза?
Еще одно женское лицо, поникшее под тяжестью жесткого чепца: Мэг теребит вуаль, словно они стоят на ветру и тонкая ткань в силах ее защитить.
– Я уговорю короля повременить день-другой. Думаю, ему самому не хочется отправлять вашего отца в Тауэр, он только и ждет малейшего намека на…
– Капитуляцию?
– Поддержку. И тогда… награда превысит все ожидания.
– Сомневаюсь, что король может предложить ту награду, к которой он стремится, – говорит Уилл Ропер. – Увы. Идем, Мэг, надо увести твою мать, пока она не устроила сцену. – Ропер протягивает руку. – Мы знаем, что вы не мстительны, сэр. Хотя, видит Бог, он не был другом вашим друзьям.
– Вы сами были когда-то их братом.
– Люди меняют взгляды.
– Всецело согласен. Скажите это своему тестю.
Неутешительные слова для прощания. Я не позволю Мору, да и его семье, думает он, тешиться иллюзией, будто они меня понимают. Как им меня понять, если мои мотивы скрыты от меня самого?
Он делает пометку: Ричарду Кромвелю явиться к аббату Вестминстерскому, чтобы сопроводить арестованного сэра Томаса Мора в Тауэр.
Почему я медлю?
Дадим-ка ему еще день.
Пятнадцатое апреля 1534 года. Он зовет клерка разобрать завтрашние бумаги, а сам остается у камина. Полночь, свечи почти догорели. Он берет одну и поднимается наверх. В ногах большой одинокой кровати храпит, разметавшись, Кристоф. Боже, думает он, как комична моя жизнь. «Проснись!» – Он не кричит, а шепчет, и когда Кристоф не просыпается, начинает катать того взад-вперед, как тесто на доске. Наконец мальчишка открывает глаза и выдает затейливое французское богохульство.
– Мой добрый хозяин, я не знал, что это вы, мне снилось, что я пирожок. Простите, я вдребезги пьян, мы отмечали союз прекрасной Хелен со счастливчиком Рейфом.
Кристоф поднимает сжатый кулак и делает непристойный жест, потом рука безвольно падает на грудь, веки сами собой захлопываются. Последний раз икнув, Кристоф снова проваливается в сон.
Кристоф тяжелый, настоящий упитанный щенок бульдога. Он стаскивает слугу на лежанку; тот сопит, бормочет, но больше не просыпается.