Пардейро бросается в подворотню, меж тем как упавший исходит кровью. Идти дальше, не сворачивая, – это самоубийство, и в течение десяти томительных секунд рассеивается его самообладание. Мозг, будто съежившись, отказывается работать отчетливо. В растерянности лейтенант смотрит на солдат Владимира, оказавшихся в том же положении, а обернувшись, видит и своих взмокших от пота легионеров: они скорчились у трупов своих убитых товарищей и стоически ждут следующего приказа. Вот это и называется «командовать», думает он: приказывать другим совершить невозможное и платить за это их жизнями. Но вместе с тем – заботиться о них и постараться сберечь как можно больше этих самых жизней.
– Назад! – решается он наконец. – Отходим!
«Черныши», теперь не прикрытые пехотой, уже продвинулись метров на десять вперед. Пардейро бессильно наблюдает, как удаляются танки, и не может предупредить, что они остались одни. В этот миг в клубах дыма из-за низкой каменной ограды, стоящей в отдалении и на другой стороне улицы, вырастает одинокая фигура. С чем-то вроде бутылки в руке.
Хулиан Панисо ни о чем не думает, ничего не ощущает. Его не пугает даже посвист пуль, то и дело завершающийся ударом. Война воспринимается глазами и ушами, и всем своим существом он сосредоточен на этом. На том, чтобы видеть и слышать. Так – неполно, но остро – воспринимает он окружающий мир, покуда, выбравшись из сарая под открытое небо, ползет наружу вдоль ограды, идущей параллельно улице. Его ведет инстинкт опытного бойца, им руководят рефлексы, отточенные и доведенные до совершенства двумя годами опасностей и тревог. Взмокший от пота подрывник движется медленно, стараясь не обнаружить себя. И чувствует позади присутствие юного Рафаэля, который с бутылками в руках ползет следом, отталкиваясь от земли локтями и коленями.
Панисо останавливается. Рокот моторов и лязг гусениц уже совсем близко. Меньше десяти метров, прикидывает он. На дистанции плевка. Немного приподняв голову, он с тревогой всматривается в окна ближайшего дома. И опасается, что вот-вот там появится фашист и изрешетит его очередью. Но ребята, прикрывающие подрывника сзади, знают свое дело. Поверх голов Панисо и Рафаэля идет плотная завеса огня: пули клюют стену, отколупывают штукатурку, расщепляют деревянные рамы. Если в окне и вправду притаился фашист, то надо быть сумасшедшим, чтобы высунуться.
– Приготовься, Рафаэль.
Спорыми привычными движениями и с тем же спокойствием, с каким в былые времена закладывал динамитные шашки в шпуры в сотнях метров под землей, подрывник расстегивает подсумок на поясе и достает гранату. Потом открывает складной нож и, прижав большим пальцем чеку, отсекает четыре витка предохранительной тесьмы. Теперь, когда будет выдернута чека, а граната – брошена, любое столкновение приведет в действие ударный механизм.