.
Последние слова он произносит, обернувшись к Пато, и смотрит на нее, пока не гаснет ракета.
– Подумать только, что сейчас, в это самое время, где-то в мире люди ужинают, идут в кино или на танцульки… Ходят, не пригибаясь, не боясь схлопотать пулю.
– К чему ты это говоришь, товарищ капитан?
– Ты навела мои мысли на это.
Он подошел чуть ближе, и теперь они соприкасаются плечами. Пато не отстраняется. Снова чувствует, как пахнет от него потом и грязью, и это почему-то приятно. Они стоят неподвижно, и Пато думает, что эта близость вселяет в ее душу покой. Дарует защиту от тьмы и неопределенности.
– А мы заблудились в каком-то другом, нелепом мире, – говорит она.
– Сотворенном каким-то пьяным жестоким богом.
Пато выпрямляется, отдергивает плечо и вновь становится сознательной коммунисткой, на уровне инстинктов понимающей диалектику. Приходит в себя, как будто ей плеснули в лицо холодной водой.
– Боги умерли, – твердо, сухо и решительно говорит она. – И мы здесь для того, чтобы человечество точно уяснило себе эту историческую истину.
– Сдается мне, у человечества полно других забот.
Пато задумывается.
– К этому меня не готовили, – наконец признается она.
– К поражению?
– К сомнениям.
– Вот как?
– К спорам о сомнениях.
– А-а…
– Коммунист обсуждает лишь непреложные данности. Поэтому я читала книги, слушала ученых людей, пока не пришла к выводу, что все уже определено раз и навсегда: марксизм – единственное решение, классовая борьба и так далее… И потому меня так удивило, что кто-то не видит это так же ясно, как я.
– Говоришь в прошедшем времени, товарищ Патрисия.
– Потому что раньше думала, что грань между пагубным и полезным, между демократией под контролем буржуазии и диктатурой рабоче-крестьянских масс – совершенно очевидна.
– А разве нет?
Она медлит, мысленно подбирая слова:
– Я видела, как люди отдают жизнь, не крича «Да здравствует Республика!», и вообще ничего не кричат. А просто падают и замирают навсегда.
– Да, это так.
– Я раньше думала, что…
Пато осекается. Еще одна ракета взлетает в небо и медленно опускается за кладбищем. На этот раз слышится отдаленная стрельба. Капитан поворачивается туда, и девушка видит его лицо в профиль, освещенный белесоватым неживым светом.
– А теперь нет? – спрашивает он, продолжая вглядываться в кладбище на взгорье, будто врезанном в черноту ночи.
– И теперь тоже. Или хочу так думать.
Ракета гаснет, и у Пато на сетчатке ослепленных глаз остается печальная улыбка Баскуньяны.
– Много нас было – таких, кто считал так же.
Разливая по небосводу дрожащий свет, спускается ракета, а трое солдат лежат, распластавшись по земле и мечтая зарыться в нее поглубже.