– Лежи тут тихо, – говорит он Дальмау. – Мы скоро вернемся.
– Куда я денусь? На одной ножке ускачу?
– С тебя станется.
Оба рекете идут к навесу, чтобы обстоятельно рассмотреть, что там было. Засевших там красных было четверо, и, облепленные мухами, они лежат там, где их настигли пули. Двое упали на мешки с землей, иссеченные пулями и осколками. Двое – позади: один застыл в позе зародыша, второй – на спине, раскинув руки по земле, заваленной гильзами. У первого вся одежда иссечена мельчайшими частицами металла, а сквозь рваные окровавленные сапоги виднеются берцовые кости. Крупный осколок гранаты торчит из черепа.
На разбитом ящике из-под патронов стоит полевой телефон в исцарапанном бакелитовом корпусе. Лес-Форкес снимает трубку, крутит ручку, подносит телефон к уху. И, к его удивлению, с другого конца линии доносится голос:
– Эле-Аче. Прием.
Рекете, не веря своим ушам, смотрит на трубку.
– Прямая связь с красными, – говорит он Сантакреу.
– Да ладно тебе!
– На, сам убедись.
Сантакреу берет трубку.
– Вздрючили мы вас, сволочь красная, – говорит он по-испански.
Связь прерывается. Рядом с аппаратом лежит кипа измятых перепачканных карт и блокнотов. Ориоль, понимая, что они могут заинтересовать капитана, сует их за пазуху. Оборачивается и видит, что Сантакреу с любопытством разглядывает того, кто лежит вверх лицом: на воротнике клетчатой рубахи, заскорузлой от крови, застывшей, как красное желе, видны три прямоугольника и звездочка – знаки различия капитана республиканской армии; грудь в двух местах глубоко пробита штыком, но на мертвом лице застыло спокойствие; из-под полуопущенных век видны помутневшие зрачки, верхняя губа приподнята, открывая зубы, оскаленные, словно в последней насмешливой гримасе.
– Я думал, красные усы не носят, – замечает Сантакреу.
На краю усыпанной звездами тьмы еще остается слабый отблеск. Луна вот-вот скроется, так что времени терять нельзя.
Во тьме сторожко крадутся бесформенные силуэты. Их много. И двигаются они бесшумно. Слышны только шорох подошв по земле да сдавленное дыхание. Если под ногой хрустнет ветка или покатится от неосторожного шага камень, длинная цепочка теней замирает, затаивает дыхание, и пережидает, прежде чем двинуться дальше.
Остатки батальона Островского безмолвно покидают высоту Пепе: 198 уцелевших солдат пытаются прорвать окружение и спастись. За ними остались двадцать семь раненых, которые сами идти не могут, и санитар-доброволец, не бросивший их. Прежде чем покинуть позицию, солдаты избавились от всего лишнего, за неимением воды – ее нет уже целые сутки – развели собственной мочой пригоршню земли и замазали этой кашицей все, что блестит, а заодно и лица себе, затянули все пряжки и попрыгали, убедившись, что ничего не звенит и не брякает. И, получив отданные шепотом последние приказы, повзводно двинулись гуськом вниз по склону, – казалось, во тьме ползет длинная черная гусеница.