– Ты как считаешь, Владимир?
– Я считаю так, как вы прикажете мне считать.
И, произнеся это, вновь замолкает выжидательно. От его черной неподвижной фигуры пахнет грязной одеждой, землей, ружейным маслом. Русский дисциплинированно молчит, хотя Пардейро знает – он понимает ситуацию. Все это было обговорено с унтер-офицерами заранее, чтобы не тратить слов, когда придет время двигаться спешно и в темноте. Подробно разобрали каждый шаг еще до того, как в полночь республиканская пехота большими силами пошла в атаку: предварительно красные взорвали колокольню вместе с установленным наверху «гочкисом», потом отважно и решительно докатились до полуразрушенной церкви, забросали ее гранатами через окна и ворвались с главного входа, покуда легионеры, прыгая через обвалившиеся стропила и обломки, уходили через ризницу. И все прошло, как задумывалось: под прикрытием темноты рота отступила в порядке – отделения поочередно вели огонь, давая друг другу отойти и закрепиться в кооперативе.
– Если обложат, мы и здесь не удержимся, – говорит Пардейро. – Надо уходить.
– Следуя разработанному плану, господин лейтенант?
– Да. Предупреди людей: три коротких сигнала горна. И пусть заранее перетащат на новое место оставшиеся пулеметы – и станковый, и ручные.
– Будет исполнено.
– После сигнала горна на две минуты откроем заградительный огонь. Ты возьмешь два отделения и «бергманн»: заляжете на краю оливковой рощи у хлева – будете прикрывать нас, пока я не приду. Людей отбери понадежней, чтобы не ударились в панику, увидев, как наши бегут, и нас сдуру не обстреляли… Ясно?
– Ясно.
– Примкнуть штыки – на тот случай, если красные уже слоняются возле рощи. Если я не добегу до хлева, возьмешь командование и со всеми вместе отступишь к скиту.
– Слушаюсь.
– Раздобудь мне автомат.
– Возьмите мой.
– Нет, другой какой-нибудь.
– Возьмите, возьмите, господин лейтенант… У этого магазин на двадцать пять патронов… Другой я сам найду – наверняка валяется где-нибудь брошенный… А когда кончится, вернете.
Владимир протягивает ему легкую «Беретту-18/30» с изогнутым магазином, и Пардейро прислоняет оружие к стене, чтоб было под рукой.
– Проследи, пусть заберут все боеприпасы, – говорит он, пряча пистолет в кобуру. – Чтоб ни патрона, ни гранаты, ничего не оставили.
Он замолкает, как бы сомневаясь, стоит ли говорить. Потом, подбавив в голос суровости, продолжает:
– И еще предупреди всех: кто бросит оружие – расстреляю.
Сержант отвечает не сразу. Теперь пришел его черед колебаться.
– Господин лейтенант, у нас есть раненые, которые сами идти не смогут…