Последние слова дошли до слуха Ирмы, возможно, потому, что она когда-то наперекор матери назвала Ээди Кальма копченым чучелом. Тогда она считала, что человек, за которого она выйдет замуж, должен быть, по крайней мере, чистым, а не таким чумазым, каким она часто видела Ээди, идущего с работы. Но тетка толковала ей сейчас о замужестве совсем другое, словно хотела расположить Ирму к чумазому Ээди, вернуть ее к нему. Все это и теперь было неприемлемым для Ирмы, и она пыталась не слушать, что там талдычит тетка о мужской чистоте и женской грязи. Но не слушать было очень трудно, и Ирма обрадовалась, когда пришла домой Лонни и перебила премудрые поучения тетки.
— Слава богу! — воскликнула Лонни, увидев, что они гладят белье. — Белье раскатали! Значит, мне сегодня не надо возиться. А я шла и как раз мечтала, вот бы Ирма за меня это сделала. Теперь не надо тебя упрашивать, разве что в другой раз.
И она подошла к Ирме, уперев руки в бока, стала смотреть, как та гладит. Немного погодя сказала:
— Такой работой ты себя не прокормишь, по крайней мере, вначале. Я тебе говорила — иди на фабрику, так нет же! Все надеешься. Поздравляю: прачкой заделалась. Фабричные все же повыше стоят.
— Так я же ищу место, — ответила Ирма, — хотела только тете помочь и тебя порадовать.
— Порадовать-то ладно, а как долго ты собираешься искать это место? — сказала Лонни. — Не вечно же. Нет такой профессии, чтобы только место искать, а казна тебе за это жалованье будет платить, кормить-одевать.
— Небось найдется на этом свете местечко и для Ирмы, — сказала тетка.
— Конечно, найдется, — ответила Лонни, — только не знаю, когда. Неизвестно даже, чего искать.
И самой Ирме спустя несколько недель казалось, что она не знает, какую работу искать в городе. Она все больше и больше склонялась к мысли, что ей и не следует поначалу искать место, которое было бы по душе, найти бы хоть мало-мальски подходящее, где можно под-учиться более надежной профессии. Ирма была убеждена, что, знай она бухгалтерию, уже нашла бы желаемое. Так что надо бы пройти бухгалтерские курсы. Однако на это ушел бы не один месяц — и не на что было бы жить это время. Если б тетка постоянно стирала белье, можно было бы помогать ей и как-нибудь перебиться; но белье на дом тетка брала лишь изредка, чаще она ходила стирать к хозяевам сама, сегодня к этому, завтра к тому. Ирме пришлось ломать голову, где бы найти такое место, которое избавило бы ее от забот о хлебе насущном. Лонни немедля дала ей совет.
— Надо пойти воспитательницей, — сказала она. — Это куда приличнее, чем быть простой служанкой или нянькой у кого-нибудь. Особенно если работать столько-то часов в день. Но платят очень уж скудно — не хотят на детей тратиться. За господскими детьми приглядывают даже образованные дамы, которые на иностранных языках болтают. Потому в гувернантки все и лезут. Которой где не везет, та норовит стать гувернанткой или воспитательницей, особого уменья тут не надо. С детьми ведь такая история: если он уже большой, то учится сам, чему надо, а если мал, то его учит мать. Я нянчила ребенка, знаю. Заболеет — вызовут врача, тот научит, что делать. А начнутся болезни, что бы ты ни делала, все равно на тебя матери будут орать, ты, мол, хочешь погубить их детей. Какая бы ни была болезнь, все равно ты виновата. Поэтому нынче ни одна здравомыслящая женщина не нянчится с детьми. Лучше уж в ресторан судомойкой устроиться.