У хозяев и хозяек всегда-де озабоченные лица, без этого невозможно жить на белом свете. Совсем другое дело арендатор, каков и он теперь, ведь с арендатора половину забот долой. Настоящий хозяин должен ведь теперь брать взаймы, иначе нельзя, все так делают, но как ты поступишь, ежели уже стар? Когда и чем расплатишься? Да, старый хозяин думал об уплате долгов еще до того, как он занял деньги. Таково уж было его разумение. И вообще не было у него в жизни другой цели, как освободить хутор от долгов, иначе ведь он не твой, а заимодавца. И что — делать снова долги? Нет, не бывать этому. Лучше уж продать хутор и стать арендатором, сбросить с себя бремя владельца. Пусть кто-нибудь другой попытается быть владельцем Соонику. Ну вот, теперь стал им господин Всетаки и по целым дням ходит с хмурым лицом, глаза смотрят в одну точку. И разговаривает так, будто сам думает о чем-то другом. Старому хозяину это было очень понятно.
Ирме же понять мужа было труднее, она видела в нем не хозяина, а только мужа, которого она любила и который тоже должен бы любить ее, забывая про все заботы. Об этом своем суждении Ирма не могла сказать ни старому хозяину, ни старой хозяйке, ни самому мужу; с ним случалась такая странная вещь: каким бы ни казался он близким и своим, так что говори ему что бы то ни было, — вдруг изменялся, становясь далеким и чужим; Ирму вдруг охватывал страх, она охотно ушла бы от него подальше.
Ирма это заметила уже давно, вернее — с самого начала, как она сейчас, вспоминая и раздумывая, отметила задним числом. Ее интересовал лишь один вопрос: если бы ее мужем был кто-то другой, например Ээди Кальм, случалось ли бы с ним такое же — то он близкий и свой, а то какой-то страшно чужой и далекий; и если это бывает со всеми мужчинами, то почему? Но, конечно же, ответа на этот вопрос не было, он и не был нужен. По правде говоря, Ирму интересовало вовсе не то, почему все мужчины таковы, а только — почему таков Рудольф. Прочие мужчины и мужья могут быть какими хотят, только чтобы Рудольф был всегда своим и близким.
Чтобы дать мужу возможность побыть далеким и чужим для нее, Ирма под разными предлогами держалась от него подальше, терпеливо ожидая минуты, когда он сам станет близким и своим. Она даже ходила помогать арендаторам ставить ржаные снопы в бабки или сгребать сено, ходила ради забавы и времяпрепровождения, как она сказала мужу, которого тоже звала с собой. Немало она поработала когда-то, поработала всерьез и, так сказать, ради дела, и вот теперь хотела поработать как бы играючи, будто это какой-то спорт на свежем воздухе. Ведь мог бы это понять Рудольф?