— Понимаешь, Роман, все не так просто. Дело не только в кольце. Мне показалось, что Хрупов готов превратиться из твоего врага в надежного помощника. Вот я и подумала, что могу тебе помочь…
— Своими чарами? — Роман Петрович кипел от бешенства. — Да ты с ума сошла!
Он внезапно остановился. Сказал, уже обращаясь не к ней, а к самому себе:
— Да, я сам виноват… Не надо было жениться очертя голову. У каждого человека должна быть нравственная основа, «нижний венец»… Если этого нет, все летит к черту.
Он резко повернулся и вышел, оставив Медею в страхе и печали.
В этот момент у нее в голове билась только одна мысль: «Только бы он не узнал о моей второй встрече, в «Золотой рыбке»!» И она отправилась к Игорю Коробову.
___
Взвизгнули под окном примаковского домика машинные тормоза, и по деревянным ступеням крыльца громко зазвучали шаги.
— Кто тут есть? Хозяева, принимайте незваного гостя! — раздался громкий голос директора Беловежского.
Лина, как была с полотенцем на только что вымытой голове, в распахнутом халатике, выскочила из светелки, спохватилась, охнула — и назад.
Пришлось Роману Петровичу самому отыскивать больного. Да не велика беда, дом в четыре окна, три комнатенки, тут не заблудишься.
— Дмитрий Матвеевич? Здравствуйте. Я вас не разбудил?
У Примакова от волнения на щеках сквозь трехдневную щетину проступил румянец.
— Днем спать? Что я, дите малое? Проходите, Роман Петрович, садитесь… На табурете вам неудобно будет. Вон в то кресло, а кошку турните, за шкирку и в угол. Ничего с нею не станется.
— Нет, зачем, мы Мурку беспокоить не будем. Чем плох табурет?
Дмитрий Матвеевич близко-близко от себя увидел склоненное к нему лицо директора.
— Дорогой Дмитрий Матвеевич, — с усилием проговорил Беловежский. — Пришел навестить и попросить у вас прощения. За ту реплику на парткоме, не понял я вас тогда. Мне от Славикова, секретаря нашего, знаете как влетело? Выходит, понапрасну я вас обидел.
— Какое там? Мы ведь работаем… того-етого… не в бирюльки играем. Тут не до обид.
— Нет-нет. Я должен был с вами поговорить, разобраться. И тогда не было бы этого недоразумения.
— Мы сейчас поговорим… Разве поздно?
— А вам не вредно? Врачи разрешают?
— Врачи тело лечат. А не душу. А ведь душа тоже своего просит.
— Ну, коли так, выкладывайте, Дмитрий Матвеевич, что у вас на душе.
Примаков посмотрел на потолок, где сквозь побелку проступали желтоватые разводы, словно письмена неведомой цивилизации, которые ему сейчас надо расшифровать. Заговорил с непривычной свободой, выкладывая наболевшее:
— Мы вот порядок навели в цехе… И вокруг. Хорошо. Я сколько лет работаю, а не знал, что в цехе может быть чисто и пригоже, как дома. Сколько трудов положили, нелегкое дело. А есть дело и потяжелей. Как с человеком совладать? У нас все люди разные. Один, получив чертеж, думает: «А для чего это?» Начальство все без него обдумало, бери и делай. А он крутит-вертит, как лучший вариант отыскать. Чтоб сделать побыстрей да получше. А другому это ни к чему. Ему главное — от чертежа не отступать… У одного за дело душа болит, а у иного на уме длинный рубль, ради него и старается.