– Да, я тоже так подумала.
Оба молчали, пока не пришел Альф. Он бросил быстрый взгляд на дочь, потом на Дэвида, но не спросил ничего. Молчаливость Альфа порой оказывалась даром более ценным, чем самое блестящее красноречие. Спустя полчаса они вышли из гостиницы, и Дэвид проводил Альфа и Салли до автобуса. Он притворялся спокойным, даже смеялся. Салли была счастлива, и он не хотел омрачать ее счастья своим личным горем и не хотел дать ей почувствовать, что, показав ему письмо (разумеется, она была обязана это сделать), она разбередила глубокую и болезненную рану. Он сознавал, что письмо пошлое, дрянное, лживое. Безошибочным чутьем он угадывал, как все было, представлял себе картину: Дженни остается на часок одна в этой сомнительной гостинице, пока ее сожитель проводит время на скачках или в ближайшем трактире; у нее является минутное желание от скуки воспользоваться пребыванием в Челтенхеме (ведь это такое аристократическое место!), чтобы похвастать перед родней, утолить ненасытное тщеславие своей романтической души.
Дэвид вздохнул. Его до тошноты раздражал запах духов, исходивший от дешевой бумаги. «Скажи Дэвиду, что я о нем иногда думаю!» Почему это его трогает? «Но неужели Дженни и вправду думает обо мне?» – спрашивал он себя с грустью. Что же, может быть, и думает, точно так же, как он думает о ней. Несмотря на все, что было, он не мог ее забыть. Он все еще чувствовал к ней какую-то нежность. Воспоминание о ней не покидало его, легкой тенью лежало на душе. Он знал, что ему следовало бы презирать, даже ненавидеть ее, но никак он не мог отогнать эту тень, уничтожить в себе тайную нежность к Дженни.
Эту ночь Дэвид просидел в задумчивости у огня. Доклад лежал на столе нетронутый, он не в состоянии был приняться за работу. Непонятное беспокойство овладело им. Поздно ночью он вышел из дому и долго бродил по опустевшим улицам. Это беспокойство томило его день за днем. Он бродил по городу. Побывал снова в картинной галерее Тейта и стоял безмолвно перед небольшим полотном Дега «Lecture de la lettre»[18], которое ему всегда нравилось. Он искал утешения и просветления у Толстого, чей беспокойный импрессионизм соответствовал его нынешнему настроению. Он спешил перечесть «Анну Каренину», «Три смерти», «Воскресение» и «Власть тьмы». Ему, как и Толстому, человеческое общество представлялось жертвой роковых и противоречивых стремлений. Низменное себялюбие тянуло людей к земле, но иногда благородный, самоотверженный порыв поднимал их ввысь.
В конце концов Дэвид снова обрел способность работать. Прошел апрель, наступил май. А в мае события с головокружительной быстротой сменяли друг друга. Становилось все более очевидным, что дни правительства сочтены.