К моей великой радости, голод, который мы ожидали встретить, уже успело сменить благополучие. Перед входом в палатку лежала гора неразделанных оленей – их было так много, что и не пересчитать. Нетрудно понять, что для этих эскимосов означала оленья миграция, поэтому, когда я выразил свой восторг по поводу этой груды мяса, услышал, что всего месяц назад они тут чуть не умирали с голоду. И хотя все постоянно охотились, им никак не удавалось подловить дичь. Не спасала и припасенная в стойбище сотня песцовых шкурок, поскольку ни у собак, ни у людей не было сил отправиться в долгий путь к Бейкер-Лейк для обмена шкур на продукты питания.
И тогда первая из жен Игьюгарьюка, старая Кивкарьюк, покинула поселение, взяв с собой маленького приемного сынишку и деревянные салазки. На дворе еще стояла суровая зима, путь она держала к отдаленному озеру, где могла водиться форель. Выйдя без припасов и без постельных шкур, они двинулись в путь, устраиваясь на короткий ночлег в промерзших хижинах. В озере оказалось полно рыбы – вот так Кивкарьюк спасла весь поселок. Их лица еще хранили остатки пережитого. Но теперь все переменилось. Игьюгарьюк тут же отдал распоряжение приготовить для нас праздничную трапезу, и вот уже две крупные оленьи туши поставлены вариться в огромных цинковых котлах.
Я ожидал столкнуться здесь с первобытными людьми, однако попавшиеся мне на глаза кое-какие магазинные товары вызвали немалое разочарование. Мы были окружены одной из наихудших форм культуры – консервной, результатом торговых поездок. Наконец, когда из палатки Игьюгарьюка раздался мощный звук граммофона, воспроизводившего одну из заезженных арий Карузо, я осознал, что к объекту нашего изучения мы опоздали как минимум на сотню лет. Если не учитывать их внешний вид, создавалось впечатление, будто мы находились скорее в стане индейцев, нежели эскимосов. Их палатки представляли собой островерхие шатры из оленьих шкур, с дымовым отверстием спереди, в каждом из которых слева от входа был зажжен «увкак», «шатровый огонь». Все женщины поверх мехов носили цветастые шали – такие же, как у индианок. К своему удивлению я заметил на их шеях часы: их разобрали на части, поэтому у некоторых были только крышки, а механизм был поделен между остальными членами семьи.
Если что и оставалось подлинным, так это был язык. К нашему большому ликованию вместе с жителями стана мы обнаружили, что, несмотря на разницу в диалекте и произношении, гренландский здесь понимают без труда. Игьюгарьюк, не чуравшийся лести, заявил, что я – первый встреченный им белый человек, который вдобавок еще и настоящий эскимос.