– Что ей надо?
– Она хочет провести здесь ночь. Объяснила, что разговаривает во сне и это ее очень тревожит.
– Кто ее направил?
– Думаю, что никто. Она из местных, обратилась сюда наобум.
– Так отправьте ее домой. Сюда никто не поступает без направления.
– Я ей так и сказала. – Лорна помолчала и добавила: – Но ведь у нас есть свободная спальня.
– Это ничего не меняет, – сказала доктор Мэдисон.
– Да, но эта девушка… – нерешительно продолжала Лорна, – она говорит, что недавно встретила вас, вы дали ей свою визитную карточку и сказали, что она может сюда прийти.
Клео вспомнила молодую женщину, которая сидела рядом с ней на скамейке в тот день, когда она вернулась из отпуска. Сейчас, оглядываясь назад, она думала, что было опрометчиво давать визитку, но тогда она решила, что девушка, скорее всего, сразу же ее выбросит. Клео одновременно и радовалась приходу девушки, и немного злилась, оттого что у той хватило наглости прийти без предупреждения.
– А еще она просила передать вам ее имя, – сказала Лорна.
– Имя?
– Да. И очень настаивала.
Клео нахмурилась.
– Не могу себе представить зачем. Но все равно, как же ее зовут?
* * *
– Язык – это предатель, двойной агент, который без предупреждения, под пологом ночи просачивается через границы. Снегопадом в чужой стране он скрывает формы и очертания действительности под туманной белизной. Хромоногий пес, который никогда не может выполнить то, о чем мы его просим. Имбирное печенье, которое слишком долго вымачивали в чае наших надежд, медленно размываемое в ничто. Язык – это исчезнувший континент.
Рассел Уоттс внушительно оглядел аудиторию. Похоже, он их заинтриговал. Доктор Херриот и профессор Коул сидели в креслах по обе стороны от его кровати; доктор Дадден устроился на самой кровати – как и доктор Майерс, который, собственно, выдвинул идею неформального семинара.
– Это какая-то нелепость, – сказал Майерс за обедом. – Мы, пять выдающихся психиатров-практиков, собрались вместе и резвимся с мармеладными фигурками и ершиками для чистки курительных трубок.
И он предложил собраться вечером в чьей-нибудь комнате и провести семинар по какой-нибудь важной теме, связанной с их практикой. Рассел Уоттс тут же пригласил всех к себе и предложил прочесть им работу, которую он собирался на следующей неделе представить на парижской конференции психоаналитиков школы Лакана. Работа называлась «Случай Сары Т., или Глаза „Я“».
Четверо остальных приняли приглашение с различной степенью готовности. Наименьший энтузиазм выказала доктор Херриот. Без особой охоты согласился и профессор Коул, который опять пребывал не в лучшем настроении. Перед самым ужином профессор позвонил в свою больницу и узнал, что пациента-шизофреника не только выписали, но уже отправили в его муниципальную квартиру в Денмарк-Хилл, где, насколько знал профессор, за ним некому присматривать. Эта тревожная новость терзала его, он не питал особого благорасположения к докладу Рассела Уоттса. Всю свою жизнь он проработал в известной лондонской клинике и с подозрением относился к самозваным открывателям новых путей – да еще с сомнительным профессиональным статусом. Этих обстоятельств да характерного для англичанина скептицизма в отношении методологии Лакана было вполне достаточно, чтобы глаза профессора воинственно поблескивали.