Стоило Арне Педерсену сквозь стекло продемонстрировать свое полицейское удостоверение, как ночной портье поторопился распахнуть перед ним дверь отеля. Его это обстоятельство сразу же должно было насторожить. Или же, во всяком случае, он мог что-то заподозрить, когда ему по большому счету без каких-либо особых объяснений вручили универсальный ключ и назвали номер комнаты Андреаса Фалькенборга. Сидящий за стойкой молодой человек даже указал пальцем:
– Номер двенадцать – это там, третья комната слева по коридору.
Сделав глубокий вдох, Арне Педерсен осторожно открыл дверь и ступил внутрь. Дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, он выставил вперед свою дубинку, в несколько шагов преодолел крохотную прихожую и начал шарить по стене в поисках выключателя. Внезапно вспыхнувший свет ошеломил его. На кровати прямо перед ним сидели двое мужчин примерно его возраста, третий стоял буквально в полуметре от него.
– Добрый вечер, Арне.
Он резко повернулся к двери, в которую только что вошел, однако стоящий рядом с ним мужчина спокойно предупредил:
– Не стоит. Снаружи еще двое сотрудников.
Арне выронил дубинку, которая упала на пол с глухим стуком.
– Ну и что теперь? – безнадежно спросил он.
– Ничего, кроме того, что мы снова отвезем тебя к Симону. Поверь, все мы тебя прекрасно понимаем.
Следующие сутки стали тяжким испытанием для сотрудников убойного отдела, а некоторым из них и вовсе стоили нескольких лет жизни. Даже шеф ПСК, который, если верить слухам, ходившим о нем в префектуре полиции, много чего повидал за свою богатую событиями карьеру, не выдержал напряжения и порой волочил ноги и бросал по сторонам тоскливые взгляды точь-в-точь как Конрад Симонсен, Поуль Троульсен и Эрнесто Мадсен. Кому в этой тяжкой ситуации удавалось скрывать свое уныние, так это Графине, что было, в общем-то, удивительно, если учесть ее искреннюю привязанность к Полине Берг. Пожалуй, из сослуживцев ближе друга у девушки не было, если не считать Арне Педерсена, который бóльшую часть времени проводил теперь в стенах своего кабинета, бесцельно глядя в потолок, в компании молоденького полицейского, исполняющего при нем роль ординарца. Мальте Боруп также чувствовал себя угнетенно, однако ему все же удавалось не особо выбиваться из более или менее привычного рабочего ритма. Как, например, в пятницу утром, когда он подошел к столику Графини, которая завтракала в столовой в гордом одиночестве.
– Можно к тебе присесть?
– Разумеется, можно. Слушай, неужели ты и вправду ограничишься одной только кока-колой? Так долго не протянешь. А ты вообще-то что-нибудь ешь?