Оказалось, ничего подобного, это был Вэн. Конечно, в тот момент она не знала его имени. «Не подходи ближе!» – завопила Джанин. Сердце билось чуть ли не во рту, радио она держала в руке, руки прижимала к только что сформировавшейся груди. Но он не стал подходить. Вэн остановился. Он смотрел на нее, выпучив глаза, раскрыв рот, чуть не высунув язык. Высокий, тощий. Лицо треугольное, с длинным крючковатым носом. Одет он был во что-то похожее на короткую юбку и рубашку, и то и другое ужасно грязное. Пахло от него мужчиной. Вэн по-звериному принюхивался и почему-то дрожал. Но самое главное, он был молод. Ненамного старше самой Джанин. Это был единственный человек примерно ее возраста, какого она встретила впервые за долгие годы.
И тут он опустился на колени и начал проделывать то, чего Джанин никогда не видела. Она смотрела во все глаза: постанывая, хихикая, испытывая одновременно шок, облегчение, интерес и истерию. Но шок не от того, что он делал, а от самой встречи с мальчиком. В своих снах Джанин видела многое, но никогда такое.
В следующие несколько дней Джанин с трудом переносила, если Вэн исчезал из ее поля зрения. Она вдруг почувствовала себя его матерью, товарищем по играм, учителем, женой. «Нет, Вэн! Пей помедленнее – горячо!» «Вэн, неужели ты был здесь совсем один с трех лет?» «У тебя очень красивые глаза, Вэн».
Джанин не обращала внимания на то, что он недостаточно воспитан, чтобы ответить ей таким же комплиментом – мол, у нее тоже прекрасные глаза. Она точно знала, что все части ее тела восхищают его.
Остальные, конечно, видели это, но Джанин было все равно. Его остроглазого обостренного восхищения хватало на всех.
Вэн спал даже меньше ее. Вначале это радовало Джанин, потому что так ей можно было проводить с ним больше времени. Но потом она заметила, что он стал выдыхаться. И даже заболел. Когда Вэн начал сильно потеть и дрожать в комнате, где стояла кушетка с голубоватым металлическим покровом, она первая закричала: «Ларви! Мне кажется, он болен!» Когда же он направился к этому странному ложу и едва не упал, она подхватила его, протянула руку, чтобы коснуться лба и проверить температуру. Закрывающийся кокон кушетки чуть не отхватил ей руку и нанес глубокий порез от пальцев до запястья. «Пол, – отскакивая от кушетки, крикнула Джанин, – мы должны…»
И тут их всех настигло стотридцатидневное безумие. Самый тяжелый приступ за все время. Отличный от всех предыдущих. В промежутке между двумя ударами сердца Джанин заболела.
Она никогда раньше не болела. Изредка сажала синяк или ногу сводила судорога, еще реже – подхватывала легкий насморк. В общем, ничего серьезного. Почти всю жизнь Джанин находилась под Полным медицинским контролем, и заболеть она просто не могла. Поэтому Джанин не понимала, что с ней происходит. Все тело ее терзала боль и била лихорадка. Она бредила, ей виделись какие-то чудовищные обнаженные фигуры. В некоторых Джанин узнавала окарикатуренные изображения членов своей семьи. Остальные были ей незнакомы и просто приводили девочку в ужас. Джанин даже наблюдала себя, с огромными грудями и необыкновенно толстенными бедрами. Вид был отвратительным, но это была она. Ко всему прочему, в животе Джанин как будто что-то горело, и она постоянно испытывала непреодолимое желание толкать и толкать во все эти воображаемые и невоображаемые углубления своих фантазий то, чего у нее нет. Но в то же время девочка ничего не понимала. Все было предельно неясно.