– Госпожа, умоляю, вспомни хорошенько! Ты была за дверью? Может, слышала наш разговор?
– Да. Я отлично все слышала… – Пандора помолчала, словно собираясь с мыслями и припоминая что-то важное. Ее щеки залил густой румянец. Она отвела глаза от Алексиуса и продолжила: – Акматид увидел что-то подозрительное и пошел за Алексиусом в его комнату. Раб умолял не выдавать его и сулил Акматиду много денег. Но Акматид отказался покрывать его. Тогда Алексиус набросился на нашего гостя, а я стала звать на помощь.
– Они говорили что-нибудь про Полизала или письма?
Пандора снова пристально взглянула на Алексиуса. С каждой секундой ее взгляд становился все надменнее, увереннее и спокойней. Румянец сошел. Щеки побелели. На тонком изящном лице проступили скулы.
– Пандора! Они говорили что-нибудь про письма? – нетерпеливо переспросил Тофон.
– Нет!
– Ты уверена? Может, ты что-то не расслышала?
– Я слышала абсолютно все с того момента, как Акматид вошел в комнату. Что ты медлишь, отец? Этот раб убил твоего гостя! Нарушил священные законы гостеприимства! Предал тебя и нашу семью! – голос девушки звенел в ночной тишине. – Он вор и убийца!
– Это ложь… – тихо сказал Алексиус. – Зевс свидетель, это ложь. Ты готова поклясться перед богами, госпожа?
Пандора пренебрежительно поморщилась:
– Как ты смеешь поминать богов после всего, что сделал? Я не собираюсь клясться перед тобой! Слишком много чести для такого мерзавца!
Алексиус посмотрел на Тофона и понял, что надежды нет. В глазах хозяина были ледяное презрение и обещание неизбежной кары.
– Ты обманул… – Тофон осекся. – Нет, ты предал меня и мою семью. Ты предал этот дом и этот город…
Лицо Пандоры скривилось в презрительной и торжествующей ухмылке.
Эллин расправил плечи. Казалось, что он стал выше ростом, на скулах играли желваки.
– Именем Зевса, я лишаю тебя своего покровительства! Перед лицом всех богов я клянусь, что ты понесешь наказание за свое преступление и…
Неожиданно даже для самого себя Алексиус вскочил и прыгнул к Пандоре. В его руке блеснул нож.
Он схватил девушку и прижал лезвие к ее тонкой шее:
– Всем отойти! Живо!
Художник Валерий Шамсутдинов1
Алексей никак не мог понять, что же толкнуло его на столь чудовищный и безрассудный поступок. Полнейшая безысходность, чувство глубокой несправедливости, злость на Пандору за обман… Или было достаточно лишь одного ее надменного взгляда? Он дрожал от страха и ярости, а еще от того, что чувствовал сквозь хитон тепло ее тела, а волосы девушки щекотали его нос.
Тофон окаменел от ужаса: замер с разведенными в стороны руками, то ли удерживая слуг, то ли готовясь к прыжку. Его взгляд впился в лезвие ножа, прижатое к шее Пандоры.