А затем пришел моторный катер, куда замерзшего Томаса вместе с остальными уцелевшими втянули мрачные матросы в ярко-рыжих спасательных жилетах, вооруженные какими-то незнакомыми автоматами со складными прикладами и изогнутыми магазинами. С трудом – конечности после недолгого купания в ледяной воде слушались плохо – поднявшись по штормтрапу, капитан-лейтенант оказался на палубе русского крейсера. Оглядеться ему не дали, сразу же потащив внутрь, чему он, откровенно говоря, был только рад, поскольку серьезно замерз. К чести русских, всех пятерых сразу же переодели во флотскую робу, судя по внешнему виду, многократно стиранную, но зато чистую и, самое главное, сухую. И даже выдали по кружке горячего и сладкого чая, что Оппенхайнц оценил особо, заодно подумав, что сам бы он вряд ли так отнесся к поднятым на борт русским морякам. Затем его, как единственного офицера, отвели к командиру корабля, где внезапно выяснилось, что с общением возникли серьезные проблемы: никто на борту не говорил по-немецки…
– Ну, и чего делать? – с тоской осведомился у старпома Аксенин, повертев в руке промокшие документы пленного немца. – Ни русского, ни английского он не знает. Не гуглом же переводить? Да и не работает он, поскольку ни сети, ни связи со спутниками по-прежнему не имеется.
– Не знаю, командир, – потупился Долгих. – С другой стороны, разве это самое главное? Ты ж его форму видел и документы вон тоже просмотрел. Языка можно не знать, хрен с ним, но даты-то вполне понятны. А самое главное – температура за бортом, а там определенно не август месяц. Двадцать с лишком градусов за несколько минут сбросить – это, знаешь ли, выглядит достаточно странно. Ты ж из рубки выглядывал? Зимнее море ни с чем не перепутаешь. Что думаешь?
– Ничего не думаю, – зло буркнул Константин Павлович, с трудом подавив желание закурить прямо на боевом посту. – Или мы все дружно сошли с ума, или Дудин прав и мы каким-то образом провалились в прошлое. Если судить по бумагам этого бундеса – в сорок третий год.
– Зато войны не будет, – фыркнул капитан третьего ранга. – Наверняка ж подумал, когда приказ на боевой отдавал, что мы Третью мировую начинаем?
– Подумал, – не стал упираться Аксенин. – Но решения своего не изменил, ибо нефиг! Задрали! Нам вообще давно пора кое-кому куда жестче отвечать, и не только в Сирии!
– Согласен, – серьезно кивнул Виталий Алексеевич. – Но мы с тобой, к сожалению, не в Генштабе заседаем. Или к счастью? Короче, ладно, ты с Глебом и Юрой[16] переговорил?
– Естественно. Казаков в своем репертуаре, спокоен как удав и ждет развития событий. А вот с Павловским какая-то непонятка, утверждает, что в курсе произошедшего, но по радио ничего обсуждать не станет. Отправил к нам начальника особотдела Темрюкского ОБМП и еще кого-то, сказал, они все объяснят. Вон они, собственно, подходят, через пару минут выясним, о чем речь, – командир фрегата кивнул в сторону иллюминатора, в котором был виден швартующийся к борту СКР катер. – Сейчас все и узнаем…