.
Болдинской осенью 1830 года, почти одновременно с «Каменным гостем», Пушкин сделал обрывочную запись, отражающую горький опыт его взаимоотношений с читающей публикой: «Зло самое горькое, самое нестерпимое для стихотв‹орца› — есть его звание, прозвище, коим он заклеймен и которое никогда его не покидает. — Публика смотрит на него как на свою собственность, считает себя вправе требовать от него отчета в малейшем шаге» («Отрывок», датируемый 26 сентября: VIII, 409). И все же, как бы ни хотелось Пушкину соблюсти дистанцию между самим собой и своими героями, автобиографический подтекст ощутим во всех его произведениях. И конечно, соображения А. А. Ахматовой об автобиографической основе «Каменного гостя» сохраняют полную основательность: «маленькая трагедия» отражает размышления поэта о собственной судьбе накануне женитьбы. Однако представляется, что при этом «Каменный гость» подразумевал и другое, значительно более опасное для Пушкина, биографическое прочтение: возможное соотнесение конфессионального либертинажа Дона Гуана с религиозным вольномыслием самого Пушкина.
Между тем творческая зависимость пушкинской «маленькой трагедии» от романа де Лакло указывает на то, что «Каменный гость» рожден не только пушкинской автобиографией, но и культурной традицией. Эта традиция — французского литературного «дореволюционного» либертинажа была жива в пушкинские времена в России едва ли не больше, чем во Франции, где роман Лакло находился под запретом с 1823 года. По «странному сближенью» издание «Опасных связей» было вновь разрешено именно в 1830 году[526], после Июльской революции и одновременно с написанием «Каменного гостя».
Автобиографизм и статья Пушкина «Александр Радищев»
Не многие произведения Пушкина вызвали столько споров и противоречивых оценок, сколько статья «Александр Радищев» (1836)[527].
Недоумение широкого читателя вызвало то обстоятельство, что Пушкин, казалось бы всегда тепло относившийся к Радищеву[528], в итоговой статье поместил несколько крайне резких отзывов о «первом революционере».
То, что статья предназначалась в журнал «Современник», дало пищу для более или менее остроумных гипотез о том, как Пушкин, по выражению Герцена, «перехитрил» цензуру. Наиболее полно эта точка зрения представлена в работе В. Е. Якушкина «Пушкин и Радищев»[529]. Главная цель статьи Пушкина, считает автор, — привлечь внимание читающей публики к имени Радищева, остальное же нужно только для того, чтобы обмануть бдительность цензуры.
Такой взгляд оказался очень живучим; следуя ему, различные авторы стремятся нейтрализовать отношение Пушкина к Радищеву. При этом игнорируется прежде всего резкость пушкинских оценок: