.
В «Александре Радищеве» отношение Пушкина к первому революционеру совсем иное, чем в годы южной ссылки; работа над статьей завершает сложную эволюцию мировоззрения поэта. Понятно, что неправильно будет определить отношение Пушкина к Радищеву в 1836 году как простое отрицание.
Как же конкретно изменилась пушкинская позиция и, главное, какие общественно-исторические причины вызвали это изменение? Выяснение данного вопроса и станет целью нашего анализа.
Наиболее полемический характер носит та часть пушкинской статьи, которая описывает последний период жизни Радищева, захватывая конец павловского — начало александровского царствований. Именно в это время суждения Радищева более, чем когда-либо, потеряли свою теоретическую отстраненность и стали живыми факторами русской общественной жизни, совпадая по некоторым пунктам с декларациями самого правительства[541].
Смиренный опытностию и годами, он ‹Радищев› даже переменил образ мыслей, ознаменовавший его бурную и кичливую молодость ‹…› Увлеченный однажды львиным ревом колоссального Мирабо, он уже не хотел сделаться поклонником Робеспьера, этого сентиментального тигра (XII, 34).
Здесь многое вызывает вопросы. И прежде всего — что именно имел в виду Пушкин, утверждая, что в александровское царствование Радищев «переменил свой образ мыслей» (несмотря на то что утверждение это имело несомненную автобиографическую подоплеку)?
Очерчивая границы источников, способных определить подобное отношение Пушкина к Радищеву, в первую очередь хотелось бы упомянуть о сведениях, полученных Пушкиным от человека державинского круга.
Соотнесение имени Радищева с именем Мирабо связано с Державиным, которому современники приписывали следующую эпиграмму на автора «Путешествия…»:
Езда твоя в Москву со истинною сходна, / Некстати лишь смела, дерзка и сумасбродна: / Я слышу на коней ямщик кричит: вирь! вирь! / Знать, русский Мирабо, поехал ты в Сибирь[542].
Державин упоминается и в окончательном тексте статьи («Как иначе объяснить его ‹Радищева› беспечную и странную мысль разослать книгу ко всем знакомым, между прочим к Державину, которого поставил он в затруднительное положение»), и в предварительных набросках к ней («Дмитриев у Державина слышит от Козодавлева о „Путешествии“. Державин доносит о нем Зубову»).
Упоминание о последнем эпизоде свидетельствует о том, что Пушкин был в курсе слухов о неблаговидном якобы поведении Державина в деле Радищева, которые активно муссировались в обществе не только в период самого процесса, но и позже, в начале александровского царствования