Карамзинская фраза была воспринята декабристами как имеющая исключительно политический смысл. Они видели в ней утверждение превосходства воли «царя» над волей «народа», что противоречило всем приемлемым в либеральной среде социологическим теориям, от теории общественного договора до легитимизма. Такое ее понимание не соответствовало смыслу, вкладываемому Карамзиным. В «Предисловии» к «Истории», которое следовало непосредственно после «Посвящения», он утверждает:
Правители, Законодатели действуют по указаниям Истории и смотрят на ее листы как мореплаватели на чертежи морей[566].
Таким образом, очевидно, что для Карамзина дело правителя — следовать воле истории, как «мореплаватель чертежам морей», а не навязывать ей свою. Датируя свое «Посвящение» 1815 годом, историк возвращает читателя в контекст побед над Наполеоном. Последний в программном стихотворении Карамзина «Освобождение Европы и слава Александра I» (1814), написанном примерно в то же время, что и «Посвящение», изображен как тиран, именно потому, что он навязывал миру свою роковую волю:
Хотел всемирныя державы,
Лишь небо богу уступал
[567].
В издании 1818 года фраза «История принадлежит Царю» завершала «Посвящение» и стояла непосредственно перед следующим утверждением, открывающим «Предисловие»:
История в некотором смысле есть священная книга народов, главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего[568].
При последовательном прочтении обе фразы образовывали связный текст.
Определение истории как «священной книги народов» и «скрижали откровений» метафорически уподобляло «книгу истории» — Библии. К похожему осмыслению истории придет Пушкин, о чем ниже. Здесь же отметим, что библейский подтекст «Предисловия» придает всему концепту «История принадлежат Царю» особый смысл, ведь в Библии к числу главнейших обязанностей царя относится следующая:
Когда придешь в Землю, которую Господь, Бог твой, дает тебе, и овладеешь ею и заселишь ее, и скажешь: «Поставлю над собой царя…», то из среды братьев твоих поставь царя, не можешь поставить над собой человека из народа другого. И когда воссядет он на престол, то пусть перепишет он себе Свиток Торы, и пусть постоянно носит с собой и читает ежедневно, чтобы точно осуществить слова ее (Дварим ‹Второзаконие› 17:14).
А поскольку история объявляется Карамзиным «священной книгой народов» и «скрижалью», то именно ее «свиток» царь должен постоянно иметь при себе для ежедневного поучительного чтения, наставляющего на истинный путь и позволяющего избежать роковых ошибок. Итак, утверждая, что «история принадлежит царю», Карамзин имел в виду, что царь, чтобы следовать урокам истории, должен ее хорошо знать. В свете такого понимания фигура Карамзина как придворного историографа, из своих рук передающего императору это священное знание, приобретает не слишком завуалированный профетический подтекст. В «Посвящении» сам Карамзин указывает на это: