. Противоречие между конкретным характером исторических деталей, приведенных Пушкиным, и широкой их проекцией в будущее снимается за счет того, что каждое последующее тираноубийство осмысляется поэтом как своеобразная реализация общего прототипа, которым является убийство Брутом Цезаря; поэтому в отобранных Пушкиным примерах тираноубийств после Брута должны были быть черты, особенно явно роднящие их с убийством Цезаря.
Конечно, отбирая исторические примеры для своего стихотворения, Пушкин руководствовался единством исторических ситуаций в Риме накануне империи, во Франции во время террора и в современной поэту Германии, «где дремлет меч закона».
И все-таки главное место в стихотворении занимают образы самих тираноубийц, образующие тот смысловой пласт стихотворения, который может быть адекватно осмыслен только с учетом контекстов, где употреблялись их имена. Этот контекст и поможет, во-первых, выявить черты характера Брута, значимые для Ш. Корде и К. Занда, и во-вторых, исходя из черт этого внутреннего родства, можно прояснить принцип, руководствуясь которым Пушкин отобрал героев для своего стихотворения.
Еще на заре изучения «Кинжала» В. Д. Спасович показал зависимость стихотворения от «Оды Шарлотте Корде» А. Шенье[274]. В 1820 году Ламартин воспел Ш. Корде, назвав ее «ангелом убийства»; правда, доказать знакомство Пушкина с Ламартином в канун работы над стихотворением представляется не только невозможным, но и вряд ли обязательным, так как «Ода Шарлотте Корде» Шенье достаточно ясно показывает особенности восприятия этого образа и Ламартин не вносит в него ничего нового.
Свое убийство Корде совершила в июле 1793 года, когда интерес к античной культуре вообще и к Плутарху в частности достигал своего пика как среди якобинцев, так и среди их политических противников — жирондистов, из которых вышла Корде[275]. Вожди жирондистов Верньо, Бриссо и мадам Ролан называли себя соответственно Цицероном, Брутом и молодым Катоном[276]. Об увлечении Ш. Корде Плутархом и о том, что «Жизнеописание Брута» она читала накануне убийства, свидетельствуют биографы «девы Эвмениды»[277]. Своему другу Ж. М. Барбару Ш. Корде писала из тюрьмы накануне казни о том, что «предвкушает встречу с Брутом на Елисейских полях»[278].
О культе Античности, существовавшем во время Французской революции, особенно в период якобинской диктатуры, было хорошо известно в России, более того, это стало общим местом восприятия эпохи Террора настолько, что О. Сомов в сатире «Греки и римляне» описал Францию этого периода следующим образом: