«Ах, если бы над всем главенствовала потаенность. Или вообще главенствовала во всем. Захватила бы власть на земле. Без всяких особых законных оснований, грубо или не грубо, не важно. Потаенное как господствующая сила, как неписаный закон. Но, став господствующей силой, разве не утратит потаенное то, что составляет его существо? С одной стороны: разве потаенное не господствовало и прежде, с давних пор, с незапамятных времен, а не только сейчас, в этот час? С другой стороны: почему же я, бога ради, занимаюсь этими вопросами одна, причем не только этим вечером и не только этими вопросами, но с давних пор, с незапамятных времен? Неужели я, хоть с роком, рэпом и потаенностью, хоть без всего без этого, останусь до конца дней своих одна? И вместо того чтобы жить, проживая всю большую жизнь в мирном содружестве, скрепленном потаенностью, и вчера, и сегодня, и так далее, мне останется только выживать, не загадывая вперед, как на войне? Но ведь говорят же, с другой стороны, что мы давно уже все находимся в состоянии войны друг с другом. Да, со времени моих скитаний я была всего лишь выжившей. Всего лишь? Но разве то, что я выжила, не наполняло меня на исходе каждого дня, – вот почему мне всегда хочется бодрствовать до полуночи, – чем-то вроде гордости и силы, в отличие от того, что я испытывала прежде, когда металась по городам и весям, внутренне рыдая от безысходности. Быть выжившей – прекрасно, огромное богатство, и пусть вокруг вместо ландшафтов будет только поле боя: все правильно. И все же, нет, ничего в этом нет прекрасного и ничего правильного. И снова страх. Бегство!»
«Вы спите?» – спросил приветливый голос со стороны одного из соседних столиков. Она подняла глаза и посмотрела на мужчину, лицо которого наполовину было скрыто тенью. Это он спрашивал? Нет, не он. Но все равно приятно быть не совсем не замеченной, по крайней мере, хоть один человек обратил на нее внимание. Она с облегчением рассмеялась, и он рассмеялся вместе с ней. Какая любезность!
Она встала и пошла, кивнув на прощание. Он не пойдет за ней следом, так было задумано. Никто не пойдет за ней следом. Она же при этом продолжала думать о бегстве. Но потом: «Нет, никакого бегства. Никогда больше, ни за что. Пока же потихоньку двигаться вперед, мелкими шажками. Идти как по веревочке, ставя одну ногу перед другой, – так советовал отец. Идти туда, куда ведут ноги. На совиные крики, в гору, до того места, где я смогу переночевать». Только теперь она сообразила, что еще не побеспокоилась о ночлеге; прежде никогда у нее даже в мыслях такого не было.