— Голова! Вот го-ло-ва! — возмутился Бестужев. Выбритые места на его надбровных дугах густо зарозовелись. — Говорю те, бабенка с образованием!
— Здоров травить, Рюмкин! — вставил свое слово Леша Бултышкин, назвав Тимофея странно и, казалось со стороны, совсем неподходяще — «Рюмкин».
Но дело в том, что Тимофея Бестужева в группе баталеров все так и называли. И вот почему. В первое же увольнение в Ораниенбаум была выявлена слабость Бестужева к выпивке. Командир группы поставил его перед строем, распек, что называется, добела, объявил две недели «без берега», чтобы знал, как «заглядывать в рюмку». Какой-то острослов тут же нарек Тимофея Бестужевым-Рюмкиным.
От Балтийского вокзала с пересадкой доехали на трамвае до площади Труда. Антон оживился. Поставив киссу на землю, тряхнул гребнем чуба.
— Ну, хлопцы, до побачения! Увидимся, в общем. — Подал руку Тимке Бестужеву. — Привет телефонистке!
— Кокой хороший! — протянул Бестужев с неопределенной интонацией. Они стояли лицом к лицу, одного роста, в одинаковой форме, только Тимофей поуже в плечах. Он сунул в Антонову разлапистую ладонь свою, узкую, простился:
— Бывай, мореход!
Антон коротко пожал твердую руку Леши Бултышкина и рыхловатую Алышева Витьки. Закинув киссу за плечи, придерживая ее левой рукой, пошел через трамвайные пути в сторону Ленинградского военного порта.
Пройдя несколько проходных, долго блукал по территории судостроительного завода, наконец нашел свой корабль. Это действительно была пока еще «коробка». Корпус эскадренного миноносца, окрашенный шаровой краской, держался высоко на воде. Еще не отягченный ни орудиями, ни торпедными аппаратами, ни другим боевым снаряжением и механизмами, он был легок, неестественно высоко поднимал борт над причальной стенкой, показывая подводную часть корпуса, крашенную кровяно-ярким суриком. На палубе, вместо настоящих корабельных надстроек, желтели свежим тесом какие-то уродующие корабль строения. Из деревянной будки, расположенной поближе к корме, слышался мягкий звяк алюминиевой посуды. Из тонкой жестяной трубы сочился дымок. Оттуда попахивало камбузом.
Когда Антон приблизился к вахтенному, стоящему у сходней с винтовкой и красно-белой шерстяной повязкой на левом рукаве бушлата, тот нажал массивную кнопку сигнализации, прикрепленную к вертикально поставленному деревянному брусу, от которого тянулись, провисая, провода вверх, к корабельным надстройкам. На звонок показался дежурный офицер. Он вышел из открытой двери деревянной пристройки, что на шкафуте (как есть, середина судна), перегнулся через леера: