— Пошукай дровишек, коханый!
Он каждого называет «коханый» — люб ты ему или не люб.
В Антоне он уже признал своего подручного и показал, где можно разжиться топливом. Вон в стороне, на дюнах, лежат черные коренья, штормом их туда вынесло.
— Побольше тащить? — осведомился Тошка.
Дядько приложил к горлу наружную сторону правой ладони — рука-то теркой занята.
— А я-а-ак же? Нэпрэмэнно! — Слышится это слово в его произношении с твердым «э».
— Сабадырь, как уха?
— Горячая будет, коханый, а за вкус не ручаюсь.
— Хлопцы, суши сети!
Охрим просит Потапа Кузьменку:
— Еще раз затянем!
— Шабаш! Все море не вычерпаешь.
А дядьки… ох и дядьки — ну, чисто озорная пацанва: понавязали друг другу «сухарей» — тому сподники узлом стянули, еще и водичкой для крепости смочили, тому — рукав рубахи. Сидят теперь на корточках каждый у своей одежды, развязывают зубами «сухари» и «дрожжи продают» — настыли ведь с ловлей. А сколько хохоту! И чур, не обижаться, иначе вываляют в песке — пойдешь обратно в воду.
Особенно досталось Касиму, разбитному парню-татарину, бывшему детдомовцу. Он уже губы стулить не может, а его все обсыпают песком, все вынуждают заново окунаться. У Касима слезы на глазах, но неволит себя, улыбается. Игра, будь она трижды неладная!
Наконец-то угомонились! Облепили костерище со всех сторон, кто сидит, кто на боку лежит, кто животом песок греет.
Касим стонет от удовольствия, хлебая юшку, смешит народ:
— Миска большой, брюха малый! — Затем, подкопав под животом ямку, опускает в нее живот. Теперь ему кажется все наоборот: — Брюха большой, миска малый. — Показывает Сабадырю пустую посудину, спрашивая: — Добавка имеем?
— А я-а-ак же? Нэпрэмэнно! Всей коммуне хватит! Вон какую цибарку наворотил!..
Чуть насытились — потянуло на разговоры. Василь Совыня, поджав ноги по-турецки, обвел всех прищуренными, по-птичьи круглыми глазками, многозначительно заметил:
— Чисто чумацкий табор!
Дружок Касима по Краснопольскому детдому, смуглый крепыш Семка Беловол, сводя темные брови на переносье, как всегда, всем интересуется, до всего докапывается:
— Чего их звали чумаками? Чума их ела или как?..
Взгляды обращаются к Потапу Кузьменке: ты-де голова, тебе и ответ держать. Кузьменко только руками разводит, посмеивается, глядит на Сабадыря:
— Растолкуешь?
— Нэпрэмэнно!
Громада загудела недоверчиво. Кто-то заметил:
— Сабадырь половину прибрешет!
Садовник не обиделся:
— А вот и не сбрешу! — Переменил руку на горле, задышал сипло. — Они куда ездили, коханый? — спросил как бы нехотя.
Семка поднял голову:
— Известно куда, в Крым!