Набилось коммунаров в залу — ногу некуда поставить. Одеты кто во что: этот в серяке, тот в свитке, третий в брезентовой куртке, четвертый поверх простого пиджака башлык накинул. И шапки тут, и картузы, и брыли соломенные. А всего больше — платков. Несколько пацанов, и Тошка среди них, терлись у стола, мешали. Кравец нашел им подходящее место: поднял и посадил на шкафы, что стоят в ряд у глухой стены.
— Сидите там и не пикните!
Хорошо получилось: и людям стало просторней, и мальчишки довольны — сверху и виднее, и слышнее.
А собрался сюда народ все из-за той же материи, которую из города привезли.
У большого стола стоят двое: председатель и счетовод. Кравец фамилию выкликает, Кузьменко бязь-миткаль отмеряет. Ловко у него получается, орудует аршином умело. Накладывает витки, накладывает, и вдруг на последнем — стоп. Надрывает ткань о медный острый наконечник аршина, затем смело обеими руками хвать ее пополам — ахнуть не успеешь, как кусок уже в твоих руках. Народ удивляется:
— Чистый приказчик!
Кузьменко посмеивается, высвечивая тусклыми зубами, потряхивает темным с проседью чубом.
— Приказчик не приказчик, а в лавке крутился.
Какое-то время он действительно работал мальчиком на побегушках у местного купца-богатея со знаменитой фамилией Суворов. В самом центре Новоспасовки стоит огромный кирпичный домина, крыша железом крыта. Купца теперь нет, а дом коммуне передан. Там живет часть семей, так как всем места не хватает на хуторе. Там и общежитие коммунское для школьников. Маслобойка, кузница, сарай, куда на зиму молотилку и веялку отвозят, тоже там. Да если уж все говорить, то оттуда, из дома Суворова, коммуна-то, собственно, и началась. На хутор она после переехала.
— Не натягивай, Потапе, не натягивай!
— Честь по чести, как всем!
— Пускай послабже!
— Ишь ты, а другим что?
— Да тихо там! — кричат из коридора, боясь прослушать свою фамилию.
Суматоха поднялась, толкотня. Каждому охота пробиться вперед. Кузьменко кинул аршин на стол.
— Или вы угомонитесь, или я лавочку закрываю!
— Читай по алфавиту!..
Счастливцы, у кого фамилия на раннюю букву начинается, уже пробивались к выходу — потные, с раскаленными лицами, прижимая к груди простенькую, но дорогую для них материю.
Рулоны постепенно таяли, худели. Жена Потапа Кузьменки, рыжеволосая, в густых конопатинах Катря, с ужасом поглядывала то на рулоны, то на аршин, который летал птицей в руках ее мужа, то заглядывала в самый рот Кравца, беззвучно умоляя его выкликнуть наконец-то ее фамилию. И вот он выкликнул. Катря кинулась к столу, но Потап осадил ее взглядом. Кравцу же сказал: