– Что это? – сощурилась Ольга Петровна.
– Упаковка… эм… от контрацептива.
Глаза Рюмочки нужно было видеть! Быстро выхватив фольгу из рук ученика, та зажала ее в кулаке и, как воришка, спрятала за спиной руку.
– Думаю, Анастасия Сергеевне и Иван Иваныч так э-э-э… увлеклись, что потеряли оба эти предмета, – добавил Кеша сладким от сочащегося из него яда голосом.
– Иннокентий! Немедленно прекрати наговаривать… Наговаривать на…
– Почему сразу наговаривать? Я видел это своими глазами. И готов подтвердить, если придется, в милиции. Вы же, наверное, обратитесь туда? Ну, чтобы дело закрыть. И снять с Семена подозрение в краже, – глаза Тамерлана холодно сверкнули.
Юлька открыла рот. А ведь и правда! Там действительно говорил, что видел обжимающихся Клеточку и Стакан Стаканыча. Точнее, писал. У нее даже имелось тому документальное подтверждение от нужной даты. Если их переписку в аське можно этим самым подтверждением считать.
– Это что же получается? Вы… Вы сами свой телефон и потеряли?! – Дуня подперла бока кулаками и пошла, пошла на Клеточку, будто хотела ей вмазать, ну, или, на худой конец, ту встряхнуть...
– Ничего я не теряла! – побагровела Клеточка. – Нет, вы только посмотрите, что происходит! Да эти маленькие дряни просто сговорились…
– Анастасия Сергеевна, держите себя в руках! – процедила Ольга Петровна. И после ее слов в тесной комнатушке воцарилась ну просто звенящая тишина. Нарушаемая разве что шумным дыханием Клеточки. Тогда у матери не оказалось времени, чтобы как следует допытать Юльку о том, что случилось конкретно с ней. Ее вниманием целиком и полностью завладела ситуация в целом. Выволочку получили и Клеточка, и Стакан Стаканыч. По-хорошему, конечно, их следовало увольнять. Да не просто так, а с волчьим билетом. Но был март месяц. До окончания учебного года оставалось всего ничего. Найти им замену в это время было практически невозможно. Это понимали все. Поэтому никто особенно не удивился, когда на следующий день и Анастасия Сергеевна, и Иван Иваныч вышли на работу. Интрига заключалась в другом. Ребята гадали, заставят ли Клеточку извиняться. Семен утверждал, что ему эти извинения по барабану, и успокаивающе поглаживал руку Дуни, которую от случившейся несправедливости буквально трясло. Остальные реагировали хоть и не так эмоционально, как Степанова, все же жаждали справедливости. Это чувство было настолько острым, что когда Клеточка пришла на урок и начала его вести, как ни в чем не бывало, просто встали и в знак протеста вышли из класса. И, может быть, никогда потом, в своей взрослой жизни, они не чувствовали себя такими свободными, как тогда. Ведь на их стороне была не только правда, но и отсутствие страха, который смог бы заставить их замолчать из чувства самосохранения или по какой-то другой причине.