и все посольство были со мною очень любезны и предупредительны»
[174]. Из этих слов ясно, что Игнатьев уже до отъезда знал о своем будущем назначении директором Азиатского департамента МИД.
В апреле 1861 г. в связи с репрессиями против студенческих демонстраций подал в отставку либеральный министр народного просвещения Евграф Петрович Ковалевский. Это повлекло за собой решение его брата Егора Петровича также уйти в отставку с поста директора Азиатского департамента. Горчаков прочил на эту должность Игнатьева, молодого перспективного дипломата, уже хорошо ознакомившегося с положением дел на Востоке. А пока что решено было дать ему небольшое, но важное дипломатическое поручение – отправиться в Константинополь с официальным визитом для поздравления от имени Александра II султана Абдул-Азиса в связи с восшествием его на престол. Поездка преследовала также цель ознакомиться с положением Османской империи как объекта, связанного с будущей деятельностью Игнатьева.
Игнатьеву было предписано оставаться в Вене до получения нового указания. Пребывание в главных европейских столицах дало возможность молодому дипломату познакомиться с общественной жизнью Европы, о которой в последние годы, находясь в Средней Азии и Китае, он не имел достаточной информации. Игнатьева неприятно поразило развитие революционного движения в европейских странах, сочувствие Европы волнениям в Польше и крестьянским выступлениям в России в связи с реформой. Он даже преувеличивал влияние этих процессов на общественно-политическое настроение, заявляя, что «Европа теперь в таком положении, что не правительства, не политика управляют народами, а одни деньги и тайные общества, удивительно развившиеся в последнее время. В их руках все – и журналы, и общественное мнение, и сила, и власть. Общества эти подкопались под все здание общественного благоустройства и ждут только, по-видимому, вспышки, чтобы дружно начать дело разрушения»[175].
3 июня 1861 г. Горчаков отправил Игнатьеву в Вену предписание ехать в Константинополь с письмом Александра II. Министр писал: «Уверьте султана в личных лучших чувствах императора и желании его видеть согласие между двумя державами. Надеюсь, что вы в лучшем свете представите нашу политику»[176].
После Крымской войны Россия была заинтересована в установлении дружественных отношений с Турцией. Внешнеполитическая доктрина «Слабая Турция – самый удобный сосед», принятая еще в 1802 г., не отвечала современным реалиям. Она приводила к усилению позиций в Османской империи западных держав, в особенности Англии, Франции и Австрии, в руках которых мог оказаться контроль над проливами. Поэтому Россия стремилась к восстановлению своего влияния в Османской империи и особенно в ее балканских провинциях. Осторожная поддержка национально-освободительного движения христиан, с одной стороны, должна была усилить авторитет России среди христианских подданных султана, с другой – заставить Турцию считаться с Петербургом, несмотря на недавнее военное поражение. Российская дипломатия старалась уверить турок в неизменных дружеских чувствах и одновременно указывала на экспансионистские цели западных держав. Султан же боялся и европейских агрессивных замыслов, и России и стремился лавировать между ними, извлекая для себя пользу из их противоречий.