Вильгельм принялся за балладу. В дверь постучались. Это был опять Комовский. В руках у него был все тот же номер «Лицейского мудреца». Вздыхая, но жадно смотря на Кюхлю — для него втайне было большим удовольствием видеть, как Кюхля свирепеет, — Лисичка сказал самым жалостным голосом:
— Вильгельм, ты всего не прочел, там еще есть.
Вильгельм развернул журнал: ту самую балладу, над которой он в полной тайне ото всех сидел уже вторую неделю, переписали почти целиком, а рядом бисерным почерком была написана на каждое слово ужасная критика!
Кюхля вскочил, рассвирепев.
— Кто украл у меня со стола балладу? — сказал он, задыхаясь. — Кто посмел красть у меня со стола балладу?
О балладе знали только Комовский да Дельвиг.
Лисичка съежился, но с удовольствием посмотрел на Кюхлю.
— Кажется, Дельвиг, — сказал он, вздыхая.
— Дельвиг? — Кюхля выкатил глаза.
Это было самым гнусным предательством в мире — пусть бы это сделал Яковлев, кто угодно, — но Дельвиг!
Кюхля, не смотря на Комовского и не слушая его, побежал по коридору.
Он влетел в комнату Дельвига. Дельвиг лежал на кровати и смотрел в потолок. Так он пролеживал целыми днями — в Лицее сложились легенды о его лени.
— Виля?
— Мне с тобою нужно поговорить, — задыхаясь, проговорил Кюхля.
— Что с тобой? — спокойно спросил Дельвиг, — ты объелся, Вильгельм, или новую песню написал?
— Ты еще можешь так со мной говорить? — сказал Кюхля и шагнул к нему.
— А почему бы и нет? — Дельвиг зевнул. — Послушай, — сказал он, потягиваясь, — знаешь что, не ходи сегодня к директору в гости — Пушкин сегодня зовет гулять.
Он посмотрел на Вильгельма и вдруг удивился:
— Да что с тобой, Виля, ты болен, у тебя живот болит?
Вильгельм дрожал.
— Ты бесчестный человек, ты подлый человек, — сказал он, — я тебе больше не друг. Если бы ты не был Дельвиг, я бы тебя избил. И я тебя еще изобью.
— Ничего не понимаю, — сказал Дельвиг, остолбенев.
— Ты притворялся мне другом, — завопил Вильгельм, — чтобы выкрасть мою балладу и надругаться надо мной. Это подлость интригана.
— Ты сошел с ума, — спокойно сказал Дельвиг и поднялся наконец с кровати. — Я одно понимаю, что ты сошел с ума. Забавно!
Когда что-нибудь его сильно задевало или ему становилось грустно, он всегда говорил: «забавно».
В дверь без стука вскочил Пушкин, волоча за собой Комовского.
Он был весел и сердит. Комовский отбояривался от него руками и ногами.
— Фискал опять подслушивает у дверей, — объявил он и дал подзатыльник Комовскому. — Если ты, Лиса, пойдешь об этом докладывать гувернеру, — обернулся он к нему, — он тебе, пожалуй, лишнюю порцию за обедом даст.