Полицеймейстер Шульгин сидел за столом в расстегнутом мундире. Перед ним стояли два жандармских офицера, которым он отдавал предписания.
Фаддей ему почтительнейше поклонился. Шульгин не ответил.
«Плохо дело», — подумал Фаддей.
Отпустив офицеров, Шульгин пристально вгляделся в Фаддея. Потом он усмехнулся.
— Садитесь, — сказал он ему, кивнул на стул. — Вы чего перетревожились? — Он засмеялся. Фаддей заметил, что он слегка пьян.
— Я ничего, ваше превосходительство, — сказал он, осмелев несколько.
— Коллежского асессора Вильгельма Карловича Кюхельбекера знать изволите? — посмотрел вдруг в упор на него Шульгин.
— Кюхельбекера? Я? — лепетнул Фаддей («пропал», — быстро подумал он), — по литературе, единственно по литературе. Ни в каких других отношениях с этой личностью не состоял, да и отношения у нас самые, можно сказать, враждебные.
— По литературе так по литературе, — сказал Шульгин, — но в лицо его вы знаете?
Фаддей начал догадываться, в чем дело.
— В лицо знаю.
— Наружность описать можете?
— Могу-с.
— Пишите. — Шульгин придвинул Фаддею перо, чернила и лист бумаги. — Пишите подробные его приметы.
«Кюхельбекер Вильгельм Карлов, коллежский асессор, — писал Фаддей, — росту высокого, сухощав, глаза навыкате, волосы коричневые. — Фаддей задумался, он вспомнил, как говорил сегодня утром у Греча Вильгельм. — Рот при разговорах кривится. — Фаддей посмотрел на пышные бакенбарды Шульгина. — Бакенбарды не растут, борода мало зарастает, сутуловат и ходит немного искривившись. — Фаддей вспомнил протяжный голос Вильгельма. — Говорит протяжно, горяч, вспыльчив и нрав имеет необузданный».
Он подал листок Шульгину.
Шульгин посмотрел листок, дочитал до конца внимательно и под конец усмехнулся:
— «Горяч, вспыльчив» — это до примет не относится. А лет ему сколько?
— Около тридцати, — сказал Фаддей, — не больше тридцати. — Он говорил довольно уверенно.
Шульгин записал.
— За правильность сообщенных примет вы головой отвечаете, — сказал он хрипло, выкатив на Фаддея глаза.
Фаддей приложил руку к сердцу.
— Ваше превосходительство, — сказал он почти весело, — не беспокойтесь: по этим приметам вы его в сотне людей различите. Это описание — прямо сказать, литературное произведение.
— Можете идти.
Фаддей приподнялся. Чувствуя прилив какой-то особенной, верноподданнической радости, он спросил, неожиданно для самого себя:
— А скажите, пожалуйста, как здоровье его императорского величества?
Шульгин с удивлением на него поглядел.
— Здоров, — кивнул головой. — Можете идти.
Фаддей вышел и высунул от радости самому себе язык.