В этих беседах Паскаль намеревался внушить будущему герцогу и пэру истинные понятия о том, что значит быть сильным мира сего.
«На свете есть два вида величия: величие по установлению и величие природное. Величие по установлению зависит от воли людской… К этому роду принадлежат сан и знатность. В одной стране почитают знатных, в другой – простолюдинов; здесь старших сыновей, а там – младших. Отчего так? Оттого что так было угодно людям. Предпочтения этого не существовало до того, как оно было установлено; но будучи установлено, оно стало справедливым, ибо несправедливо было бы его ниспровергать. Природное же величие не зависит от людских прихотей, поскольку состоит в подлинных, действительных достоинствах души или тела, каковы ученость, просвещенный ум, добродетель, здоровье, сила…
Величие по установлению обязывает нас к установленным свидетельствам почтения, то есть неким внешним церемониям, сопровождаемым, однако, внутренним признанием справедливости такого порядка. С королем нужно говорить стоя на коленях, нужно оставаться на ногах в присутствии вельмож. Отказывать им в том было бы глупо и низко.
Но к природным свидетельствам почтения, то есть к уважению, нас обязывают только природные достоинства. Я не обязан уважать вас, потому что вы герцог и пэр; но я обязан вам поклониться… Господин Н. выше меня как геометр; на этом основании он хочет пройти вперед меня; я скажу ему, что он в таких вещах ничего не смыслит. Знание геометрии – это природное величие; оно требует уважения; но внешнего предпочтения люди с ним не связывают. Поэтому я пройду вперед него; а как геометра буду его уважать больше, чем себя. И точно так же если вы, будучи герцогом и пэром, не удовольствуетесь тем, что я остаюсь при вас с непокрытой головой, но захотите, чтобы я к тому же и уважал вас, я попрошу вас доказать те ваши качества, которые заслуживают моего уважения. Если вы это сделаете – оно ваше, и по справедливости я не могу вам в нем отказать; если же вы этого не сделаете, несправедливо будет его от меня требовать, и вы, конечно, в том не преуспеете, будь вы и самым могущественным вельможей на свете». И Паскаль советует наследнику громких титулов: «Не злоупотребляйте заносчиво вашим высоким положением, а главное, не обманывайте себя, полагая, что в самом вашем существе есть нечто более высокое, чем у других людей».
У нас нет свидетельств, что Расин присутствовал на этих беседах, хотя судя по всему, так вполне могло случиться. Но пусть он даже не слышал паскалевских слов своими ушами, все равно, живя в доме, он должен был узнать их суть – если не от самого сиятельного отрока, то от своего недавнего наставника Николя. И конечно, они могли его задеть, запасть ему в сердце эти мысли аристократа духа о своем месте рядом с аристократами по рождению. Сознание собственного превосходства по внутренним качествам пока рождает лишь психологические перемены, перестройку самоощущения. О каких-то социальных последствиях такого различения достоинств подлинных и условных речи еще нет, напротив, – господину Н. даже Паскаль не готов уступить дорогу только потому, что тот отличный математик. Личные заслуги и общественное преуспеяние и по сю пору не всегда связаны однозначной зависимостью. А для тогдашней Франции и сама возможность такой связи – идея отнюдь не очевидная. Хотя и не вовсе абсурдная, И то, и другое следует помнить молодому человеку, начинающему жизнь в положении Расина, одаренному талантами и познаниями, но обделенному именем и состоянием. Тем более если он собирается жить своим умом. Очевидно, он может остаться у Люиней, помогать дяде, со временем – кто знает? – его заменить. Но милый замок Шеврёз со всем его привольем для Расина – «Вавилон» (то есть место изгнания); так он пометил свое письмо оттуда. Второе из дошедших до нас его писем, написанное, возможно, в том же году, что и адресованный Роберу д’Андийи рассказ о злополучном празднике у иезуитов, начинается словами: «Посылаю вам мой сонет». И подлинная жизнь отныне для Расина лишь там, где его сонет могут оценить.