И оказавшись наконец в Париже, он сводит дружбу с людьми совсем иного толка, чем те, среди которых жил до сих пор. Как ни волновало французское образованное общество все, что происходило с Пор-Роялем, но имелись у него и другие заботы и интересы. И литература, как ни пронизана явно и подспудно отголосками теологических распрей, непосредственное свое внимание уделяла и другим, самым светским, предметам. Любви, например.
Любовь – главная тема парижских салонов, в беседе и на бумаге. Правда, времена первого и самого славного салона – маркизы де Рамбуйе – остались уже позади. Маркиза, уроженка Италии, поселившись в Париже в начале века, тосковала по изяществу и утонченности итальянского «света», до которых вкусам, привычкам и манерам французских вельмож было тогда далеко. По слабости здоровья, подорванного частыми родами, ей вскоре пришлось отказаться от появлений при дворе. Маркиза занялась устройством и отделкой своего особняка, расположенного между Лувром и Тюильри, и там, в «голубой гостиной», стала собирать друзей – молодых людей из аристократических фамилий вперемешку с поэтами и учеными литераторами куда более скромного происхождения. Герцог Энгиенский, принц крови, в будущем знаменитый полководец, прославившийся под именем Великого Конде, встречается здесь с сыном провинциального виноторговца, поэтом Венсаном Вуатюром. Этот кружок посвященных проводит время в галантных развлечениях – прогулках, балах, маскарадах – и всякого рода литературных забавах. «Голубая гостиная» маркизы де Рамбуйе и стала той оранжереей, где вырос причудливый цветок под названием «прециозность».
Хозяйки и завсегдатаи прециозных салонов пытались создать посреди повседневности некие оазисы идеального, уголки рукотворного парадиза, где все было бы возвышеннее, изящнее, нежнее, чем всюду, чем у всех, где они могли бы отбросить знание о своей подлинной сути и своей подлинной судьбе, преобразиться в воплощение грезы о самих себе. Члены салонного кружка и называли друг друга не настоящими именами, а вымышленными, более благозвучными, чаще всего на греческий лад: Артениза, Сафо, Акант. Это немного походило на детские игры, которыми утешали себя взрослые. Но это было и продолжением ренессансных утопических мечтаний о блаженной жизни в тесном, отдаленном от остального мира сообществе избранных, совершенных душой и телом существ, каковы, например, рассказчики «Декамерона» или обитатели Телемского аббатства у Рабле. Только отношение к чувственной, телесной стороне бытия в прециозных кружках мало напоминало возрожденческое упоение празднествами плоти, а подхватывало скорее традиции средневековой куртуазности.