Конечно, это взгляд «через окно», не более. Даже подчеркнуто «через окно», отделяя от себя; ни мысли о социальной несправедливости (время уравнительных ересей позади), ни сердечного сочувствия к обездоленным (время умиленного сострадания к бедному люду еще не настало). Просто еще одна подробность на картине мира, увиденная, пожалуй, тем отчетливей, чем взгляд отстраненнее. И для душевного становления юноши опыт жизни под присмотром дяди-викария оказался небесполезен. Расин и сам это понимал и думал, что даже в случае неудачи с бенефицием какой-то смысл в его провинциальном затворничестве будет: «Я выиграю по крайней мере в том, что продвинусь в познаниях и научусь обуздывать себя, чего вовсе не умел делать». Важное признание. Но пора и думать о возвращении. К лету 1663 года Расин снова в Париже.
И вовремя. Людовик и его деятельный и вездесущий министр Кольбер получили в наследство от Мазарини государство политически устойчивое и экономически хрупкое. Кольбер принялся прежде всего за поправку финансовых дел королевства. Способы, которыми он это делал, и цели, которые имел при этом в виду, были следствием и проявлением все той же двойственности, что присуща французскому пути развития, и в свою очередь во многом и надолго определили этот путь. Кольбер старался оживить производительную деятельность, вести утилитарную, рациональную хозяйственную политику. Он способствует появлению и расцвету новых или плохо поставленных во Франции отраслей: судостроения, военного и торгового, изготовления предметов роскоши. Зеркала и бархат собственной выделки – отнюдь не мелочь. Ведь Кольбер убежден, что благосостояние страны зависит от количества скопившихся в ней денег. А при тогдашних модах и образе жизни возможность конкурировать с венецианским стеклом, фламандскими шпалерами и кружевами, испанским бархатом способна дать ощутимую прибавку к запасам золота во Франции. Поощрение производства в стране было поддержано строгим таможенным законодательством, регулировавшим внешнюю торговлю так, чтобы ввозилось во Францию по преимуществу дешевое сырье, а вывозились дорогие готовые изделия. Внутренние законодательные меры Кольбера также направлялись на поддержку рачительного трудолюбия, занятий, полезных для себя и государства. Он покровительствовал умелым ремесленникам-гугенотам и даже к евреям оказывал снисхождение.
Он сократил число церковных праздников, желал бы ограничить количество монастырей и затруднить процедуру принесения монашеских обетов, чтобы не увеличивать и без того внушительной толпы людей бесполезных и праздных (к тому времени во Франции священников, монахов и монахинь насчитывалось более четверти миллиона). Он подумывал даже распродать церковное имущество, и Людовик в те годы тоже был недалек от таких мыслей, если судить по его собственным словам: «Те огромные богатства, коими они обладат, были им даны не для того, чтобы увеличивать их доходы, а для того, чтобы они во имя милосердия тратили их на тех, кто в том нуждается… Было бы несправедливо, если бы лица духовного звания оставались единственными, кто ничего бы не поставлял для всеобщих нужд, и при этом желали бы, пользуясь излишним достатком, наслаждаться покоем и досугом, обретенными за счет всех прочих».