Дня за три до отъезда план работы с «Дряновым», как он теперь назывался в оперативной переписке, был утвержден у контрразведчиков и моего руководства. Естественно, все должно было проходить в строгой секретности, даже внутри нашей службы для связи мне давали условия в лондонской «точке». Частично для выполнения задания я мог открыться перед Виктором Сергеевичем — главой нашей группы на конгрессе.
Последнее напутствие со стороны Сергея выглядело несколько неожиданным.
— Ну, Максим-Бутаков, — назвал меня Сергей по школьному псевдониму и на «ты», — хочу обратить твое внимание на два важных момента. Первое: я убежден сам и убедил мое начальство доверить тебе это дело — ты разведчик с контрразведывательным опытом. Второе: не проколись, а действуй без кавалерийского наскока, как это бывало в разведшколе в силу твоей запальчивости… Нужно быть уверенным в себе, но без самомнения в свою непогрешимость. А запальчивость может быть только внешней, но контролируемой внутренним холодным огнем рассудка.
И тут Сергей сделал совсем невозможное для его внешне холодной натуры — он привлек меня к себе и на ухо прошептал: «Удачи тебе, моряк…»
Я был растроган и твердо решил «разбиться в лепешку», но не подвести никого: ни Власа, ни контрразведку, ни Сергея, ни самого себя.
* * *
В Лондоне я пробыл двадцать дней. Как считают англичане, в их столице за год бывает всего двадцать солнечных дней. Так вот именно эти дни пришлись на мое пребывание в этом историческом городе с мирового значения цивилизацией. Меня покорило все: старина улиц, ухоженные скверы, внушительная набережная Темзы. Я бродил по городу, посещал музеи и картинные галереи — Национальную, в Тауэре и Британский музей. Моей мечтой было увидеть картины мариниста Тернера, и я увидел их в Тейт-геллари.
Мне нравились пабы и таверны, где я не нашел ничего чопорного в простых людях Лондона. Доброжелательность — да. Достоинство — да. Немного снобизма с примесью гордости за правопорядок в стране и чувство свободы — да. Юмор — да, но только не пренебрежительное отношение к иностранцу. Я был в этой стране гостем и хорошо это чувствовал. Подобное чувство было мне знакомо по Москве, когда в сороковые и пятидесятые годы наша столица еще не стала одним «большим вокзалом» для приезжих.
В эти дни в вестибюле посольства меня встретил мой коллега по разведке, который работал под прикрытием именно по химической тематике.
— Максим, едем в таверну. Есть повод отметить кое-что… И немедленно.
Коллега выглядел типичным англичанином. За внешнее сходство с герцогом Эдинбургским, супругом королевы Елизаветы Второй, коллегу в совколонии звали «Дьюк». Когда он ехал в Лондон, то сменил фамилию: она была на английском языке слишком неблагозвучная, более того, звучала как площадное ругательство. Поэтому в фамилии заменили начальную букву с «Ф» на «Б».