Роща, в которой он лежал, с течением лет становилась непролазной из-за разрастающегося шиповника и нападавших сучьев. Эвелин была уверена, что его никто не смог бы увидеть, но считала своим долгом проверять, что его останки по-прежнему хорошо спрятаны. Она напоминала себе, что с того времени прошло двадцать – нет, почти тридцать – лет и от него мало что сохранилось: разве что обрывок ткани или отдельные кости. Голодные лисы очень скоро отыскали его, а на помощь им пришли птицы, жуки и их личинки. Все они поспособствовали сокрытию следов ее преступления.
Эвелин прекрасно сознавала, что она совершила преступление. Морально оправданное, по ее мнению, но все равно преступление, за которое придется заплатить, если о нем узнают. И это станет сокрушительным ударом для родных, поместья и жителей деревни. Но мне невыносима мысль, говорила она себе, что его злодеяния не сочтут преступными, если он когда-либо будет обнаружен. Снова скажут, что он исполнял свой долг, защищая родину. Посему, хоть годы и берут свое, пока в силах, я должна быть начеку.
Эвелин, конечно, была бодрее, чем многие ее ровесники, и как свои пять пальцев знала каждый кустик, каждый бугорок в поместье, но однажды, совершая свой традиционный обход, зацепилась ногой за ветку куманики и свалилась прямо в заросли. Пытаясь сгруппироваться при падении, она повредила запястье. Травма угрозы для жизни не представляла и не должна была надолго лишить ее дееспособности, но Эвелин усмотрела в этом происшествии предупреждение о том, что ее ждет, и поняла, что ей следует быть более осторожной.
Хорошо, что я упала здесь, на сухую листву. А если б поскользнулась на гранитных плитах во дворе, наверняка сломала бы ногу или бедро. Или, если б поскользнулась на склизком мшистом мостике, что перекинут через канаву, наполненную дождевой водой, могла бы сорваться вниз и даже утонуть.
Опираясь на палку, она сначала поднялась на колени, потом встала с земли.
Идти я в состоянии. К счастью, повреждено только левое запястье. Но это – знамение: нужно все продумать наперед.
Из дома она вызвала скорую, которая доставила ее в отделение неотложной помощи ближайшей больницы, – там, поскольку она находилась в весьма преклонном возрасте, вокруг нее тотчас же засуетился весь медперсонал. Ей сделали рентген рук, ног, бедер, проверяя, нет ли других травм. Эвелин позвонила Пэт – единственной дочери брата Чарльза. Пэт навещала ее редко, ссылаясь на работу (она была физиотерапевтом с неполной занятостью), на обязательства перед семьей (ее взрослые сыновья работали в Лондоне) и домашние дела (к ней раз в неделю приходили домработница и садовник). Да и Уокинг находился не так уж и далеко, но Пэт предпочитала на досуге поиграть в теннис или украшать витиеватой вышивкой накидки на подушки. Она не любила приезжать в Кингсли-Манор, поскольку знала, что однажды она и ее семья получат в доверительную собственность, как она считала, застрявшего во времени экономически невыгодного монстра, и в каждый свой визит Пэт лишь укреплялась во мнении, что, когда ее тетя, наконец-то, умрет, перед ней встанет неприятная задача.