– Вы владели иностранными языками, да?
– Дома гувернантка учила нас французскому и немецкому. В мое время считалось, что юная леди должна знать эти языки. Потом, когда родители уехали за границу, я продолжала учить их в школе. А бабушка нас с Чарльзом немного научила русскому. Так забавно… Мы, когда выучили русский алфавит, посылали друг другу зашифрованные письма. Маме русский никогда не давался, и она не понимала, что мы пишем друг другу. Когда я подросла, родители отправили меня в Мюнхен, чтобы довести до ума, как тогда это называлось. Я жила у очень славной графской четы в Баварии.
Эвелин вздыхает:
– Со мной поехали еще две девочки. Здорово было. Правда, там с нами приключилась история.
– История? Неприятная?
– Национал-социалистическая партия, то есть нацисты, выпускала одну ужасную газету и развешивала ее в общественных местах. Жутко антисемитское издание. Мы срывали ее несколько раз, а в один прекрасный день нас поймали, – она рассмеялась. – Нас с позором отправили домой, но мы ни чуточки не жалели о том, что сделали.
– Знание немецкого, наверное, вам очень помогло, когда вы после работали в Германии? Долго вы пробыли в Бад-Нендорфе?
– Нет, это было не там. Я ездила в Баварию, в один городок неподалеку от Мюнхена.
– Нет, я спрашиваю про более позднее время. Когда вы выросли и пошли служить в армию. Вас откомандировали в Британский центр для допросов в Бад-Нендорфе, так?
– И я там служила?
– Да, судя по сведениям в вашей учетно-послужной карточке. Вы лично принимали участие в допросах?
Эвелин какое-то время молчит, представляя обезображенные окровавленные лица. Потом произносит:
– Наверное, да. Я регистрировала документы, вела кое-какие записи. Ничего такого важного мне не поручали, я уверена.
– Ясно. А вы помните, что служили вместе с полковником Робинсоном? Он был начальником центра.
– Разве? – Эвелин тщательно скрывает, что эти допросы доставляют ей истинное удовольствие. Изысканное развлечение, разбавляющее тягомотину долгих дней. Персонал лечебницы пытается заполнить их интересными занятиями, которые у Эвелин порождают лишь тоску по более волнующему времяпрепровождению. Вчера после обеда они делали бумажные гирлянды – рождественские украшения, а потом играли в слова. Эвелин эти забавы нравились, и она, если б захотела, могла бы с легкостью получить в награду плитку шоколада, но она специально перекрутила гирлянду и во время игры писала одно и то же слово – «толстяк».
В комнату вернулась Пэт. В руках у нее был поднос с чаем и маленькими кексами, покрытыми сахарной глазурью.