Через площадь проехал мальчишка на велосипеде, петляя, чтобы раздавить как можно больше сухих листьев.
Мари увидела его, помахала ему издали.
Вы не собираетесь завести второго? – спросил я.
Мне иногда хочется, улыбнулась она.
А ему?
Думаю, и ему тоже.
Значит, заведете.
Есть вероятность.
Ты имеешь в виду, что он уже на подходе?
Нет! – воскликнула она.
И потрогала живот, словно проверяя.
Во всяком случае, мне это неизвестно.
Нам принесли кофе. Лунго, слишком светлый, в прозрачных стеклянных чашках.
Налетел порыв ветра. Мы пригнулись, кутаясь в пальто, и склонились над чашками. Она весело посмотрела на меня.
Знобко?
Я улыбнулся – я впервые слышал это слово.
Вернувшись в тот день домой, я обнаружил конверт, отправленный из Эперне. Первое настоящее письмо на мой новый адрес. Я пощупал конверт, пытаясь угадать, что там. Открыл.
“Мой последний урожай автостопнутых” – прочел я на клочке бумаги, приложенном к фотографиям.
Я вытряхнул пакет на стол. Оттуда вывалилось штук двадцать полароидных снимков. Портреты поясные или по грудь. Строгие. Простые. Ничего лишнего. Сделанные в первую очередь для того, для чего делаются все портреты на свете, – чтобы сохранить на память. Спасти от забвения.
Я сосчитал лица. Пятнадцать одиноких мужчин. Четыре пары. Три женщины. Я попытался вообразить автостопщика рядом с ними. В тесном пространстве автомобиля.
Я подумал: интересно, где он находился, когда фотографировал. На дорожном указателе я заметил черные заглавные буквы: шатобриан. На другом прочел: ла-флеш. Еще на каких-то снимках узнал нормандских коров, пляж Динана, сланцевые крыши Морбиана. Леса с порыжелой осенней листвой.
Я мысленно видел, как он стоит напротив каждого из этих людей, слышал слова, которые он произносит, щелкая затвором фотоаппарата. Как он вдруг требует внимания, просит улыбнуться. Или нет, скорее ничего не требует, ни внимания, ни улыбки, а наоборот, внезапно сам провоцирует и то и другое, добивается и внимания, и улыбки в нужный момент с помощью какой-нибудь выходки, нелепого жеста. Шутки, намеренно грубоватой, точно рассчитанной на то, чтобы их развеселить.
Я посмотрел на женщину в бирюзовой флисовой куртке: лет пятьдесят, светлые волосы, кожа, раскрасневшаяся от горного холода, полноватые руки на руле. Улыбка дальнобойщицы из Восточной Европы. Она подняла большой палец, как бы говоря: dobro, супер.
Я подумал, что когда-то был бы счастлив оказаться с ними в машине.
Вспомнил себя, охваченного этим энтузиазмом, этим азартом.
А потом с грустью осознал, что он во мне почти угас. Что я задвинул его на задний план.